она визжала, прикрываясь руками и выглядывая, чтобы рассмотреть нас, я разглядел ее аккуратные груди и стройную фигуру.
В большой угловой комнате девушек было одно большое окно, пять кроватей с тумбочками, стулья и обеденный стол, за который мы уселись пить чай с московскими конфетами и вином. Девушек было трое. Все из деревни, после восьмого класса приехали в городское училище при льнокомбинате, закончили его и почти год, как работали. Встретившая нас нагишом девчонка казалась хохотушкой и заводилой, хотя единственная она разрумянилась без вина, – не пила, как ее не уговаривали. Еще она не очень жаловала нашего командира, напустившего на себя важный вид руководителя и пытавшегося ее прижимать.
На следующий день в деревню мы не уехали, потому что командир встречался с заказчиками, и вечером снова зашли к девчонкам. Открыв дверь, мы опять увидели голую хохотушку, побежавшую за халатом. За столом продолжился неоконченный накануне разговор ни о чем. Хохотушка продолжала раззадоривать командира.
Поздно вечером в открытое окно комнаты залезла троица фабричных парней с бутылкой. Молчавшие с нами другие девчонки оживились, в комнате стало шумно. Мы с Ильей почти сразу ретировались из беспокойной компании. Вскоре к нам вернулся и командир.
В деревне мы присоединились к бригаде ребят, заливавших бетоном полы строящегося коровника. Там мы с Ильей Ильичем проработали три недели, до следующего приезда в деревню командира, выживая на подножном корму. Когда нам надо было уезжать, командир предложил поработать еще, сказав, что нашел контакт с руководством. Если останемся до осени, то получим по 35-ть рублей за день или больше, а пока он не может заплатить больше 25-ти, причем сделает это в виде исключения, по-товарищески, и это будет окончательный расчет.
У меня была путевка в университетский лагерь под Анапой, а у Ильи Ильича – место спасателя в лагере под Пицундой. Несмотря на шевелившийся червячок жадности, мы захотели по 25-ть. Командир достал из кармана пачку денег и отсчитал нужную сумму. Такую нарочито купеческую легкость обращения с деньгами тогда я видел впервые. И она неприятно кольнула несправедливостью, – во-первых, несопоставимостью заработанных нами денег с обычными заработками большинства людей, которых я знал, а во-вторых, вероятностью неконтролируемого получения командиром еще больших денег за организацию нашей работы.
На обратном пути мы снова остановились в рабочем общежитии и заглянули в знакомую комнату.
На этот раз стриптиза не было. Одна из девчонок после смены спала в темном углу, еще две гуляли с ребятами на улице. Посмотрев на открытое окно, я подумал, что они в него и вылезли.
Хохотушка была скромна и не дерзила командиру, который помогал ей собирать на стол и держался как дома.
Так я и запомнил – не столько эту девчонку и ее наивную игру, сколько в ее лице очевидный обман надежд на лучшее будущее, который мы тогда, согретые бумажками в карманах,
