чего там.
– Дура!
– От такого слышу!
Марконов совсем не такой. Он бы, наверное, тоже ругал меня – но ему, по большому счету, скорее всего, наплевать на меня – живу я или умру, найдет себе другую говорящую игрушку. А этот прицепился, как банный лист. Стоп. А где он взял телефоны детей?
– Ты рылся в моем сотовом?!
– Смешно ты их обозначила: Ребенок-1 и Ребенок-2. По старшинству, что ли?
Матвей старше Дениса на пятнадцать минут. Мы с Климом очень долго думали, как назвать мальчиков, учитывая, что мы ждали девочек, а потому они две недели были у нас просто пронумерованы. Потом Ребенка-1 назвал Клим, второго – я. Денисом зовут одного моего хорошего друга, и мне хотелось, чтобы Ребенок-2 был таким же классным, как его тезка.
– Ну, и чего тебе не хватало в жизни, финансовый аналитик?
– Не твое дело.
Я лихорадочно соображаю, что мне сейчас делать, пока здесь не появились дети, потому что я больше не выдержу войны с ними.
– Конечно, она о нас позаботилась. Даже супа сварила.
– Ага, как всегда. Смотри, Мэтт – вполне жива.
Они всегда производят на неподготовленные умы очень сильное впечатление, мои мальчики. Красивые, очень стильные, очень продвинутые – и абсолютно безжалостные.
– Мать, ты вообще в своем уме? – Матвей иронично щурится. – Что это была за демонстрация невиданной истерики?
– Она решила все сама, за нас тоже – как всегда.
– Да. Похоронную контору даже оплатила. Ты видел это, Дэн?
– А то! И я…
– А ну заткнитесь, сопляки!
А потом произошло нечто, чего я не успела предотвратить. Огромный бородатый мужик как-то очень быстро – я не заметила даже, как успел, – отвесил тяжелые подзатыльники моим детям. Какой-то мудак посмел прикоснуться к моим детям, и Денька даже упал!
Я только и смогла, что рвануться и оттолкнуть его, игла выскочила, перевернулась капельница, я прикрыла своего ребенка, а он сидит на полу и недоумевающе смотрит на ударившего его агрессора. Да я сама никогда не била своих детей, и вдруг – такое!
– Не смей бить моих детей, троглодит! Роди своих, вырасти и лупи, а к моим не смей прикасаться, я тебе сердце вырву, сукин ты сын! Сыночка, ты как?
– Да ничего… Мам, ты ложись, что ты вскочила? Смотри, снова кровь!
Кроме крови, вернулась и боль. Много боли, тупой, тяжелой, не дающей дышать.
– Что здесь происходит?!
Еще один огромный мужик с басовитым голосом, в зеленой пижаме, но без серьги в ухе.
– Почему валяется капельница? Почему больная на полу? Почему здесь посторонние? Кто разрешил волновать больную, почему она до сих пор в этой одежде, почему не обработаны ссадины на коленях?
Он громыхает где-то вверху, а я сжимаю руку Дениски, прижимаюсь к его волосам, целую лоб, и он знакомо пахнет, и его глаза растерянные и испуганные. И заплаканные, хоть он и старался их осушить какое-то время назад.
