Первый ход – конем на аш-пять.
Филипп Демьянович склонился над доской.
– Но это абсурд! Я делаю рокировку и увожу короля в безопасное место. Вам угрожает вилка.
– Я жертвую одну за другой две фигуры, зато вскрываю вашу защиту…
В быстром темпе они обменялись несколькими ходами, и Филипп Демьянович уверился, что белый король зажат в углу и обречен.
Что особенно удивило – Арсеньев ни разу не посмотрел на доску, играл вслепую. Филипп Демьянович проверил, не висит ли перед ним зеркало или какой-нибудь блестящий предмет, в котором отражается стол. Но подследственный сидел, упершись глазами в древние ходики, без стекла на циферблате, с позеленевшим маятником, мерно отсчитывавшим секунды.
– Вы играете чертовски хорошо! И для вас это еще один минус.
– Почему?
– Не станете же вы убеждать меня, что тренировались в подземелье? В полной темноте и без партнеров.
– Мне нужно было чем-то занять мозг, чтобы не тронуться р-рассудком. Сначала увлекся вычислениями, научился быстро и без ошибок перемножать четырехзначные числа. Но это показалось мне однообразным, тогда я вылепил из р-размоченных сухарей шахматы и стал играть. Однажды мои шахматы съели крысы, и новые я делать поленился, стал р-разыгрывать партии мысленно… все р-равно к тому времени на складе уже не было света…
Филипп Демьянович сел за стол, сердито полистал папку.
– Вы жалуетесь на амнезию, и вместе с тем у вас феноменальная память!
– Это память иного свойства. Я склонен полагать, что моя голова нарочно впитывает все это, – Вадим небрежно махнул рукой в сторону шахматной доски, – чтобы заполнить пробелы, которые образовались после того, как я напрочь забыл свое прошлое.
– Ну хватит сказок! – оборвал его товарищ Медведь и нажал кнопку электрического звонка. – Я вас выслушал и вижу, что правду вы говорить не хотите. – Исподлобья зыркнул на вошедшего конвойного: – Увести!
Вадим безмолвно поднялся со стула и вышел. Конвойный, гремя сапожищами, последовал за ним.
Когда дверь закрылась, Филипп Демьянович подошел к ширме в дальнем углу кабинета и отдернул ее. За ней обнаружилась еще одна дверка, совсем небольшая. Она приотворилась, и из соседних служебных апартаментов шагнул человек с высоким лбом и колючими проницательными глазами. Его лицо претендовало бы на привлекательность, если бы не жесткий излом губ.
Это был член коллегии ГПУ и по совместительству начальник Особого отдела Генрих Ягода.
– Все слышал? – спросил Филипп Демьянович.
– Дословно.
– И что скажешь?
– Хитер, шельма! В расход его… чего тут сопли жевать?
– А не перегнем ли палку? Опять же газеты о нем писали… – Филипп Демьянович тронул пальцем скомканный номер «Иллюстрированного курьера». – Что скажет мировая общественность?
Ягода
