сказали? – ласково переспросил Свиридов. – Кого пристрелить?
– Собаку твою! – отчаянно заблажил старик. – Собаку твою и тебя надо пристрелить! Напишу, вызову, будешь наказан, не волнуйся! Не волнуйся, будешь наказан!
Видимо, старец совсем выжил из ума. Его словарного запаса не хватало даже на внятную угрозу. Он выглядел необычайно хилым и дряхлым, его шатало ветром, но самая эта хилость почему-то выглядела устойчивой, непобедимой: он пережил все, и пережить Свиридова для него было плевым делом.
– Если ты еще раз откроешь рот, – сказал Свиридов, – я сам тебе санитаров вызову. Слышал, развалина?
Он сразу понял, что сказал это зря. На лице старика появилось блаженство жреца, наконец вызвавшего дождь.
– А, ты угрожать! – задребезжал он. – Ты оскорблять! Я тебя знаю, откуда ты! Я тебя знаю, твою мать знаю, твою собаку знаю! Она ходит тут со своей собакой гадит! Вы все, все будете вот тут!
– Мать не трогай! – рявкнул Свиридов, но старик не утихал. Он дождался счастья, ему открылось широкое поле деятельности. Он грозил Свиридову палкой и колотил ею в асфальт, призывая милицию. Свиридов взял Белку на поводок, плюнул в сторону старика и отправился домой, слыша за собой проклятья и дивясь их неиссякаемости. Положительно, список перевел его в разряд жертв: теперь от него пахло затравленностью, он испускал ее флюиды, и каждый норовил добавить. Свиридов не знал, что с этим делать, и купил для успокоения «Отвертку». Настроение было испорчено бесповоротно.
– Мать, – спросил он дома, – что это за старец у нас во дворе, косматый?
– Это ужас что такое, – сказала мать. – Синюхин. Год назад сюда переехал. Ты его не видел раньше?
– Нет, бог миловал.
– Весь район терроризирует. Пишет на всех в милицию. А они приезжают, потому что иначе он пишет на них. Можно тут человека убить, и никто не приедет. А к Синюхину ездят, даже когда у него сосед сверху музыку включает. Ты не знаешь, что это за человек. Он нас теперь замучает, мне будет на улицу не выйти. И что ты только вздумал с ней гулять? Почему из любой твоей помощи получается вот такое?
У матери сделалось испуганное и злое, заячье выражение лица. Такое бывало в детстве, когда Свиридов заболевал. Понятно было, что она злится не на него, а на его болезнь – свинку, краснуху, – теперь он заболел Синюхиным, но уже исключительно по своей вине. Главное же, что он рисковал заразить Синюхиным ее и Белку.
– И почему ты никогда не можешь с людьми по-человечески? Почему ты обязательно должен со всеми ругаться?
– Да ничего не будет. Что он может сделать?
– Он пойдет сейчас писать заявление, что ты без поводка выгуливаешь собаку. Или позвонит и вызовет наряд. Господи, и за что все это? Я как знала, не хотела ее с тобой отпускать…
Если такая ерунда, как скандал со стариком Синюхиным, выбивала ее из колеи – можно было представить себе, во что вылился бы разговор о списке; но очень скоро Свиридов
