понятно, что этой тайной нельзя делиться ни с кем, даже с родителями.
А осенью мы с Женькой стали пионерами. Вот только я, в отличие от него, вступил в пионеры понарошку, не произнеся вслух ни единого слова пионерской клятвы. Ведь искренне считал себя недостойным быть пионером, поскольку жил уже не двойной, а тройной жизнью.
– Дуй в пионеры, разведчик, – смеясь, напутствовал Ленчик, с которым поделился своими сомнениями. Он-то считал, что в пионерском обличии воровать даже удобней.
Тогда же познакомился со старым большевиком, знавшим Ленина, который окончательно подорвал мою веру в справедливость в нашей стране, “управляемой псевдокоммунистами, отступившими от ленинских заветов”.
И я жил с этой кашей в голове, пытаясь самостоятельно разобраться с тем, чтоне под силу даже взрослому человеку. Лишь твердая вера в высшую справедливость поддерживала меня, третьеклассника, в то непростое время формирования личности.
Несмотря на то, что Женьку пересадили к Игорю, мы остались друзьями. Ведь теперь нас связывала не только учеба в школе, а нечто гораздо большее – мечта о море. Мы могли говорить об этом не только на переменках, но и у него дома, где пропадали допоздна, готовя уроки и читая морские книги из домашней библиотеки соседа-генерала. И теперь, когда мне не надо было перевоспитывать друга, мы подружились на равных.
А ко мне подсадили Таню Лановую. Сидеть за одной партой с девчонкой было непривычно, но гораздо спокойней. Она не задиралась и не болтала на уроках. Очень скоро Таня стала у меня “воспитательницей Тяо”. Тогда мы с ребятами готовили номер, где она исполняла роль китайской воспитательницы. И еще несколько лет потом в классе ее звали не Таней, а китайским именем Тяо. Тот иероглиф ее имени я запомнил на всю жизнь, изрисовав им все ее и свои тетрадки…
А когда в нашем пионерском отряде меня избрали звеньевым, появился еще один пунктик:
– Тяо, что же это получается? Звеньевой у нас я, а Лановая почему-то ты, – шутил я (ведь украинское слово “ланкова” и значило “звеньевая”). Таня густо краснела, и била меня книгой по голове, правда, не больно.
Известие о путевке в пионерлагерь “Артек” принесла генеральша:
– Ну, Толя, поздравляю. Летом поедешь в пионерлагерь. Ты у нас первый кандидат в “Артек”. Теперь хоть на море побываешь, – сообщила она оглушительную новость.
Я не успел ничего понять, а расспрашивать было некогда – прозвенел звонок на урок. Но она осталась с нами, а в класс вместе с Ольгой Дмитриевной неожиданно вошел наш пионервожатый Женя Решетников.
Он-то и рассказал классу, что для пионеров-третьеклассников нашей школы выделена одна путевка во Всесоюзный пионерский лагерь “Артек”. Совет дружины рассмотрел все кандидатуры и решил, что самая достойная – это отличник учебы звеньевой Зарецкий.
Даже услышав свою фамилию, все равно не мог до конца осознать, что вожатый говорит обо мне. С трудом верилось, что
