собеседник Хилы говорил все громче, пока не перешел на визг. Визг сменился завыванием, а оно, в свою очередь – надрывным гудением. Хила прикрыл уши ладонями, но поскольку звук исходил не извне, а бился внутри мозга, толку от таких телодвижений было немного. Казалось, еще немного, и череп лопнет, а мозги стекут в голубую траву.
– Я согласен! – завопил Хила. – Согласен, черт бы тебя побрал! Только заткнись!
Тишина окутала поляну так внезапно, что показалась Хиле более громкой, чем недавнее гудение. Он тряхнул головой.
– Я согласен… Не делай так больше.
– Согласен? На что?
– Быть как они…
– Пожертвовать собой во имя науки?
– Да…
Хила не замечал струйки слюны, которая стекала у него из левого уголка рта и останавливала свой бег в бородке.
– Ну, так чего же мы ждем? Экспериментируй!
– Я… Я не знаю с чего начать.
– У тебя есть трава цзи, – голос Поляны сделался вкрадчивым. – С помощью ее ты можешь, например, отрастить себе крылья и стать похожим на ангела, но… Согласись – это будет смешно и нелепо.
– Да уж.
– Предлагаю другой вариант. Может быть, он покажется тебе чересчур кровожадным… Ты ведь слыхал про аутотомию и регенерацию?
– Ящерица…
– А ты чем хуже? Отрежь какую-нибудь из частей тела, а потом воспользуйся этой чудной травкой для регенерации.
– Как это – отрезать?..
– Если трусишь – я пойму. Никто тебя не принуждает. Убирайся отсюда к чертовой матери и не рассчитывай больше отыскать Остров Блаженных.
В голове Хилы все смешалось. Трава цзи, странный голос, крылья ангела, отрезанные конечности, регенерация… Он сел, поднес к глазам руки, потом уронил их на колени и осмотрел ноги. Регенерация. Возможно ли это?
Когда Хила оторвался от созерцания собственных конечностей и вновь пробежался взглядом по поляне, то вдруг понял – возможно всё. На то он рай, чтобы в нем сбывалось даже невозможное. Надо лишь поверить в чудо, и оно свершится.
Рука Хилы скользнула по бедру, ладонь сомкнулась на рукояти десантного ножа. Итак, с чего начать? Левая рука? Странно, но руки почему-то было жалко. Даже несмотря на то, что трава цзи позволит отрастить новую. Хила, наконец, принял решение. Выдернул нож из чехла и, крякнув, воткнул лезвие в правую ногу чуть ниже колена. Прорезиненная ткань поддалась легко, верхний слой плоти – тоже. А потом лезвие уперлось в кость.
Хила зарычал. Не столько от боли, сколько от ярости. Почему-то решил, что с правой ногой будет справиться легче и принялся кромсать ее. Чем хуже получалось, тем в большее неистовство приходил Хила.
Остановился он лишь после того, как понял, что уже барахтается в луже собственной крови. Видеть мешал холодный пот, заливший глаза. Хила стер его рукавом и вскрикнул от изумления. Синие и голубые краски, которые всего пару минут назад заставляли
