наверх, когда же я вышел, то, к своему удовольствию, увидел, что мисс Брюстер оживленно беседует с Вольфом Ларсеном. Я был доволен, что она следовала моим советам, но в то же время я почувствовал легкий укол в сердце оттого, что она оказалась способной на то, о чем я ее просил и что так претило ей.
Глава XXIII
Свежий ровный ветер быстро гнал «Призрак» к северу, прямо в стадо котиков. Мы встретили их у сорок четвертой параллели, среди бурного моря, часто застилаемого туманами. Иногда мы целыми днями не видели солнца и не могли делать наблюдений. Потом ветер разгонял тучи, волны начинали искриться и сверкать, и мы узнавали, где находимся. После двух или трех дней хорошей погоды туман сгущался снова.
Охотиться было опасно. Каждое утро серая мгла поглощала лодки, и мы не видели их до самого вечера, а иногда и до ночи, когда они появились, наконец, одна за другой, словно вереница серых морских духов. Уэйнрайт – охотник, захваченный Вольфом Ларсеном вместе со шлюпкой и матросами, – воспользовался туманной погодой и скрылся. Впоследствии мы узнали, что он, переходя со шхуны на шхуну, благополучно добрался и до своей.
Я хотел последовать его примеру, но случай все еще не представлялся. Штурману не полагалось выходить на лодках. Хотя я иногда заговаривал об этом, Вольф Ларсен не пошел мне навстречу. Если бы этот план мне удался, я так или иначе увез бы с собой и мисс Брюстер.
В свое время мне приходилось читать морские романы, где обязательно фигурировала женщина, одна среди множества мужчин. Теперь я лицом к лицу столкнулся с таким положением. В довершение всего этой женщиной была Мод Брюстер, которая лично нравилась мне так же, как раньше очаровывали меня ее произведения.
Трудно представить себе существо, менее подходящее к нашей обстановке. Это было хрупкое, эфирное создание, стройное, с гибкими движениями. Мне всегда казалось, что она ходит не как обыкновенные люди, а скользит по воздуху, как пушинка или как птица, парящая на бесшумных крыльях.
Своей хрупкостью она напоминала мне дрезденскую фарфоровую статуэтку. Мне казалось, что от грубого обращения она может сломаться. Никогда я не видел более полной гармонии тела и духа. Критики называли ее стихи возвышенными и одухотворенными, и таким же можно было бы назвать ее тело. Оно казалось принадлежностью ее души, словно оно тончайшими нитями связывало эту душу с жизнью.
Она являла разительный контраст Вольфу Ларсену. Между ними нельзя было найти ничего общего. Как-то утром, видя их гуляющими вдвоем по палубе, я отнес их к противоположным концам человеческой лестницы: он воплощал в себе первобытную дикость, а она – всю утонченность современной цивилизации. Правда, Вольф Ларсен обладал необычайно развитым интеллектом, но последний был направлен исключительно на удовлетворение его диких инстинктов и делал этого дикаря еще более страшным. При всей мускулистости и твердости походки его никак нельзя было назвать тяжеловесным. Его движения обладали кошачьей мягкостью. Я сравнил бы его с большим тигром,
