сидели и трясли чашками для подаяния Мастера-Чернецы, выставившие перед Светляками свои фальшивые увечья. Иные украдкой кивали мне, но большинство занималось делом и ни на что не отвлекалось. Я поступал так же.
Деган откашлялся.
– Ну?.. – молвил он и показал на бумажку, которую я так и держал.
– Ум за разум заходит, – буркнул я, свернул ее и сунул в кисет с ахрами. – Может, код. Может, шифр. А то и вовсе, черт побери, простая бумажка для трубки…
– Простая бумажонка, на которой помянута имперская реликвия? – усмехнулся Деган. – Обалдеть можно.
– Там написано «император» и «реликвия». Но это еще никак не «имперская реликвия».
Деган лишь выразительно промолчал.
– Ну ладно, – сдался я. – Я тоже не верю в такие совпадения. Но тут одно действительно непонятно…
– Только одно?
– По-настоящему непонятно только одно, – настойчиво повторил я. – С чего вдруг Атель так уперся?
– Ах, это, – сказал Деган.
– Вот именно.
Охота за реликвиями считалась делом небезопасным даже по нашим меркам. В империи не жаловали граждан, которые крали святыни, не говоря уже о сбытчиках краденого. С ними, если ловили за руку, не церемонились. Это считалось менее тяжким преступлением, чем покушение на убийство императора, но более серьезным, чем осквернение императорской гробницы. Профессионалы знали, что ждало их в случае поимки, и снисхождения не чаяли.
Отчасти поэтому я старался с ними не связываться, но Атель превратил это ремесло в искусство. Он прославился тем, что нашпиговывал колбасные кишки молитвенными свитками, заливал оливковым маслом и провозил в кувшинах святую воду, а кушак от ризы наматывал на голову, как тюрбан. Но он предпочел спалить древний, четырехсотлетний трактат о божественности императора, чем отдать его Кающимся Братьям – имперским сыщикам, охотящимся на святокупцев. Атель умел рисковать, но никогда не делал этого понапрасну. И очень хорошо знал, что почем. Зачем он уперся так, что даже Хрясь его не расколол?
– Почему Атель молчал? – произнес я вслух. – Какой в этом смысл?
– Деньги? – предположил Деган.
Я помотал головой:
– Реликвия ценная, но Атель, как только мы его взяли, сразу понял, что ему конец. Так зачем молчать? Мертвому соколики ни к чему.
– Может, из мести?
– В смысле?
– Ты все равно его кончишь – зачем колоться? И он подумал: все равно помирать, так пусть хоть утрутся напоследок.
– Это не похоже на Ателя, – возразил я.
– Будет похоже, Дрот, когда приставят нож к горлу.
– Может быть, – сказал я, – но Хрясь его так обработал, что не до мести. Терпеть такую боль из мелочности? Не знаю, не знаю.
– Если человек мелочный – вытерпит.
Я вспомнил предсмертный взгляд Ателя.
– Нет,
