был не против.
Саша привык вставать рано, но так рано, как будили его дворники, весело, шумно и с матерком сгребающие листья, ему и не нужно было вставать. Почти сразу же начинали ходить троллейбусы. Остановка, на которую смотрели окна его комнаты, наполнялась людьми, голосами, шумом проходящего транспорта. Город просыпался, открывал двери и окна, варил кофе, закуривал первую утреннюю сигарету, обычными маршрутами разбирал своих подопечных по рабочим местам. Город осматривал постепенно проявлявшиеся в солнечных лучах дома, мыл их дождем, украшал осенними деревьями и цветами.
И дом жил полной жизнью: давал приют магазинам и конторам, пристально следил за людьми на остановках, у своих парадных, приветливо расставлял скамейки, терпел на них с утра и до позднего вечера случайных и уже знакомых людей, не гнал также уставшего или подвыпившего прохожего ночью. Но вся эта жизнь, очевидная и суматошная только с фасада. Подъезды проходные, через них можно попасть во двор. И там, во дворе на тебя обрушивается тишина. Крики детей на качелях и в песочнице, приветствия выгуливающих собак жильцов, только подчеркивают громкость этой тишины. Здесь свой мирок, свой собственный. С определенными, раз и навсегда, уже, не известно, кем и когда, установленными правилами. Здесь можно сидеть допоздна и даже петь под гитару, а здесь нельзя ни в коем случае. Здесь можно кормить голубей, а вон там, нет – сразу тебе и напомнят. Здесь, не договариваясь, встречаются у подъезда, чтобы утром начать пробежку. Здесь, идя за молоком, оборачиваются к окнам и кивают, что значит: «сегодня я тебе займу очередь». Здесь с одного балкона зовут ребенка домой, а с другого отвечают, что вот только видели, как он с тем самым Серегой пошел в школьный двор. И подъезд выпускает рассерженную маму, чтобы вернуть беглеца. Здесь так обманчиво тихо, что беспечные влюбленные, случайно догулявшиеся до этого двора и впервые целующиеся на скамейке, рискуют быть выведены из приступа романтизма заурядным и отрезвляющим звуком спускающейся воды в унитазе. Здесь ни на что не нужно спрашивать разрешения, здесь просто нужно жить, быть принятым, допущенным ко двору.
В доме соединялись фасадная, светская и дворовая, доверительная жизнь.
Саша открыл дверь, теперь это тоже входило в его обязанности. На пороге стоял молодой человек. В строгом темном костюме, начищенные туфли, прическа – волосок к волоску, гладко выбритое лицо. В таком виде можно официально просить руки невесты у отца семейства, подумал Саша.
– Здравствуйте, вы не могли бы одолжить мне швабру?
Жанне показалось, что пауза у двери слишком затянулась. Она вышла в коридор и спросила:
– Кто там, Саша?
– Не знаю, мужчина какой-то, – он обрадовался помощи.
– Что ему нужно? – не подходя к двери, уточнила хозяйка.
– Швабру просит.
– Так обеспечь ему, ты же знаешь, где взять.
Через
