сил его, перебравшись в менее помпезное и более удобное жилище. В числе прочих здесь одно время жила небезызвестная мисс Карнот, «Галльская Сафо», а затем в нем обосновался старик по фамилии Уильямс. Гнусное убийство этого старика, совершенное двумя его сыновьями, на долгое время оставило дом без жильцов. Не удивительно, что это привело его к быстрому обветшанию, что лишь упрочило дурную славу Манса.
Природа и деревенские подростки довершили разрушение. Страх перед семейством Уильямсов не позволял ребятне из Ллиддвдда забираться в пустующий дом, но не мешал разрушать его на расстоянии. Орудием им служили камни, посредством которых подростки умудрились не только выбить остатки оконных стекол, но и повредить старинные свинцовые рамы. У подножия стен образовались груды битой черепицы, сквозь зияющие дыры в кровле виднелись стропила. Таким образом, дождь и ветер получили беспрепятственный доступ в комнаты, чем они и воспользовались, при содействии старины Времени. Попеременно промокая насквозь и рассыхаясь, половицы и стеновые панели причудливо выгнулись, растрескавшись тут и там, в пароксизмах ревматических болей отрываясь от изъеденных ржавчиной гвоздей, когда-то прочно удерживавших их. Штукатурка на стенах и потолке покрылась зеленовато-черной коростой вскормленной дождем плесени и медленно отслаивалась от дранки; по неизвестной причине большие ее куски отваливались с громким стуком и треском исключительно в ночной тишине, подпитывая суеверную молву о том, что старик Уильямс и его сыновья обречены переживать свою жуткую драму вплоть до Страшного суда. Белые розы и очаровательный дикий виноград, которыми мисс Карнот когда-то украсила стены, теперь буйно разрослись по покрытой пятнами лишайника черепице, тонкими изящными побегами робко вторгаясь в затянутые призрачной паутиной жилые помещения. Плесень, болезненно-бледная, потихоньку начинала сдвигать и поднимать кирпичи, которыми был выложен пол в подвале; а на гниющем дереве она собиралась гроздьями, во всем блеске нездорового багрянца и пятнистого пурпура, бурой желтизны и синеватой зелени. Мириады мокриц и муравьев, жуков и мотыльков, прочих крылатых и ползающих тварей в бесчисленных количествах устраивали удобные жилища среди развалин; а следом за ними в великом множестве приходили покрытые бородавками жабы. Ласточки год от года все плотнее заполняли гнездами продуваемые сквозняками безмолвные помещения наверху. Летучие мыши и совы воевали за сумеречные уголки нижних комнат. Так весной года тысяча восемьсот восемьдесят седьмого Природа медленно, но верно прибирала к рукам старый Манс. «Дом приходил в упадок, – как сказали бы те, кому не по душе, когда покинутое людьми жилье обживают другие существа, – быстро и неумолимо». Однако до полного разрушения ему было суждено дать приют еще одному человеку.
Никто не мог предвидеть появление нового обитателя в тихом Ллиддвдде. Но однажды он без какого-либо предупреждения прибыл неизвестно откуда в тесный мирок мелочных наблюдений и деревенских сплетен. Можно сказать, свалился в мир Ллиддвдда, как гром среди ясного неба. Внезапно, из ничего – и вот он тут как тут. Правда, слухи туманно намекали, что его видели сходящим с лондонского поезда, после чего он якобы без колебаний направился прямиком в Манс, ни словом не объяснив ни одной живой душе, зачем туда идет. Однако столь же словоохотливый информатор намекал, что незнакомца впервые заметили, когда он несся по крутым склонам Пен-и-пвлла верхом на – внимательный наблюдатель настаивал на этом – помеле, и в дом он проник не иначе, как через печную трубу. Из этих противоречивых версий вначале распространилась первая, однако впоследствии вторая вызывала большее доверие ввиду причудливой внешности и эксцентричного поведения новоприбывшего. Однако каким бы ни было его прибытие, несомненно одно: первого мая он вступил во владение Мансом и поселился в нем, поскольку утром того самого дня миссис Морган ап-Ллойд Джонс, а впоследствии и многие другие, кого ее красочный рассказ сподвиг подняться в гору, застали незнакомца за странным занятием. Он заколачивал листами жести выбитые окна своего нового жилища, «ослеплял свой дом», как метко выразилась миссис Морган ап-Ллойд Джонс.
Незнакомец был худым и невысоким, с болезненно-землистым лицом, мужчиной, облаченным в обтягивающий наряд из плотного темного материала, который, по предположению мистера Парри Дэвиса, деревенского сапожника, был натуральной кожей. Его орлиный нос, тонкие губы, широкие скулы и острый подбородок были довольно изящными, однако из-за чрезвычайной худобы кости и мышцы лица выпирали сквозь кожу. По той же самой причине большие пытливые серые глаза казались запавшими и спрятавшимися под необычайно широким и высоким лбом. Именно последняя черта наиболее сильно притягивала внимание стороннего наблюдателя. Казалось, по сравнению с остальным лицом лоб выходил размерами за все мыслимые пределы. Складки, морщины и жилки на нем также были неестественно большими. Глаза подо лбом светились, подобно двум огонькам в пещере у подножья скалы. Лоб господствовал над остальным лицом, в целом бесспорно привлекательным, и настолько подавлял его, что оно казалось нечеловеческим. Жидкие черные волосы, беспорядочно спадающие на глаза, не скрывали, а скорее подчеркивали этот эффект, добавляя к неестественной высоте лба ощущение выпуклости. Представление о сверхчеловеческом
