так готовьте счет, пишите письмо королеве; я хочу ехать сию же минуту, иначе мне грозит большая беда.
– Ехать сейчас? А как?
– Я куплю себе лошадь… Пишите же, ради бога!
– Скорее, мать! Дай денег твоему сыну! – крикнул меховщик жене.
Та вошла в комнату, поспешно открыла сундук и передала Кристофу кошелек с деньгами. Тронутый до глубины души, юноша обнял мать.
– Счет уже давно готов, – сказал старый меховщик, – вот он. Сейчас я напишу письмо.
Кристоф взял счет и положил его в карман.
– Ну, а теперь ты, во всяком случае, поужинаешь с нами, – сказал старик. – Обстоятельства настолько серьезны, что тебе и дочери Лаллье надо обменяться кольцами.
– Ну, хорошо, я сейчас схожу за ней! – воскликнул Кристоф.
Юношу смущала нерешительность отца, он еще недостаточно знал его характер; он поднялся к себе в комнату, оделся. Взял свою дорожную сумку, потом неслышно спустился вниз и положил ее под прилавок вместе с рапирой и с плащом.
– Черт возьми, что это ты делаешь? – спросил отец, услыхав его шаги.
Кристоф расцеловал старика в обе щеки.
– Я не хочу, чтобы кто-нибудь видел, что я готовлюсь к отъезду: я все сложил под прилавком, – ответил он ему шепотом.
– Вот письмо, – сказал отец.
Кристоф взял его и вышел из дома, как будто для того, чтобы сходить за своей молоденькой соседкой.
Через несколько минут после его ухода явился старик Лаллье вместе с дочерью и служанкой, которая несла три бутылки старого вина.
– Ну, а где же Кристоф? – спросили старики Лекамю.
– Кристоф? – воскликнула Бабетта. – Да мы его и не видали.
– Нечего сказать, хорош сынок! Он меня водит за нос так, как будто мне двадцать лет. Что же теперь делать, кум? Мы живем в такое время, когда дети умнее своих отцов.
– Да, но ведь наш квартал давно уже считает его еретиком, – сказал Лаллье.
– А вы его защищайте, кум, – ответил Лекамю старику ювелиру. – Конечно, молодежь легкомысленна, она гоняется за всем новым; однако с Бабеттой он успокоится. Она ведь для него позанятнее, чем Кальвин.
Бабетта улыбнулась: она любила Кристофа и принимала к сердцу все, что говорилось против него. Это была девушка из старинного купеческого рода, воспитанная под неусыпным надзором матери; манеры ее были так же мягки и гармоничны, как и ее лицо; одета она была в шерстяное платье скромного серого цвета; ее простенькая косынка резко выделялась на этом фоне своей белизной; на голове у нее была коричневая бархатная шапочка, очень похожая на детский капор, но отделанный рюшем и бахромой песочного цвета. Несмотря на то, что она была блондинкой с бледным, как у всех блондинок, лицом, казалось, что в ней есть какая-то хитрость и тонкое лукавство, которые она, однако, старалась спрятать под обличьем благовоспитанной девушки. Пока обе служанки
