что немецкий снайпер добровольно не покинет свою позицию, если она не раскрыта: подготовка позиции (засады) требует слишком много труда и изобретательности, чтобы менять ее после каждого выстрела. (Немцы любили комфорт и не любили менять оборудованные, удобные и надежные позиции; русские расставались с ними без сожаления, не жалея сил и личного времени на скрытое оборудование новых замаскированных позиций – благодаря этому оставались живы, имея тактический выигрыш.)
Ранним утром Зайцев со своим напарником Николаем Куликовым уже пробирался через развалины к тому месту, где ранило снайпера Ш. Залегли, замаскировались и внимательно, методично принялись исследовать передний край немцев. Никаких изменений, способных насторожить. На этом участке было относительно спокойно: и немцы, и наши бойцы прочно занимали дома-крепости, давно пристреляв каждый метр ничейной земли.
Пролежав в неподвижности весь день, так и не обнаружив гитлеровца, Зайцев и Куликов возвращались к себе.
– Ума не приложу, где он может прятаться? Я каждый камешек наизусть знаю, – говорил Куликов.
– А помнишь, когда солнце садилось, над траншеей каска несколько раз показывалась?
– Отчего же, помню. Я еще подумал – выстрелить, что ли.
– И правильно сделал, что не выстрелил. У меня угол выгоднее был, так я заметил – каска-то качалась чуть из стороны в сторону, как если бы ее несли на палке, а уж никак не на голове! Следует присмотреться.
Второй день не принес определенности. Немцы даже стрелять стали меньше, как бы приглашая на этот «мирный» участок.
Вечером Зайцев снова и снова возвращался к тому короткому участку земли, который он знал как свои пять пальцев, но так и не мог найти места, где скрывался враг. Василий видел каждый камень, знал цвет изуродованных стен: слева черные, покрытые густой сажей (видимо, в подвале дома раньше был склад горючего). Справа от засады вздыбился немецкий танк. Отчетливо стояла перед глазами изогнутая линия траншей с дотом в центре. За эти два дня Зайцев испробовал приемы, помогавшие не раз выманить на свет божий немецких снайперов, но берлинский стрелок не клюнул. «Впервые с таким терпеливым сталкиваюсь, – рассуждал Зайцев, – обычно немец на выдержку слаб. На что уж был выдержан тот, который прятался в разбитой ванне, на втором этаже, так держался, что я даже ему посочувствовал за долготерпение. А ведь тоже на третьи сутки сломался – показал свой козырек. И – хана! Не нравится мне этот майор. Может, его и вовсе здесь нет? И сидим мы как дураки?» Эта мысль растревожила, и разочарование готово было овладеть снайпером, разочарование, знакомое любому охотнику, когда желанная дичь выскользнет из-под самого носа. Но Зайцев быстро взял себя в руки. «На дне терпения золото лежит», – говаривал в детстве его отец.
…Сентябрьская ночь – ни зги не видно. Вышли в ночь, чтобы с рассветом сидеть уже в засаде. Подходя к позиции, замедлили шаг – вот теперь уж точно ни звука, ни шороха не должно долетать
