тать проклятый. И девок пужает.
Мы покивали, и тетушка оставила нас наедине с могилкой, а сама поспешила к дому.
– Что будем делать? – спросила у Ромашки.
– А мне почем знать? – нахмурился тот.
– Как это – почем? Ты же у нас некромант, – напомнила я спутнику.
– И что с того? Сила не спрашивала, кому доставаться. Пришла, и все. Но я не говорил, что являюсь практикующим некромантом. Ладно, по твоей глупости придется ночевать тут. А утром заберем вещи, деньги, скажем, что староста навеки упокоился, и пойдем дальше.
– Подожди! Это ведь нечестно, – возмутилась я.
– Нечестно – за меня решать, браться мне за работу или нет. Ты у нас кто, ведунья? Вот своими делами и ведай.
И демонстративно отвернулся. Ой, не очень-то и хотелось беседовать! Но мне, откровенно говоря, было страшно, поэтому я отошла от Ромашки на четыре шага, села на поваленное бревнышко и тихо запела. И даже не про похождения князя Альберта, прошу заметить. А вот когда старческий тоненький голосок начал мне подпевать, вздрогнула и замолчала. Стало совсем темно, только лунный свет разливался по погосту.
– Ты слышал? – шепотом спросила у Ромашки.
– Твой вой? Конечно, – недовольно ответил тот.
– Какой мой вой? Со мной кто-то пел. Что? Вой? – Я запоздало подскочила, и вдруг кто-то схватил меня за щиколотку. Я заорала и кинулась к Ромашке. Но никак не ожидала, что Ромашка заорет еще громче и бросится наутек. А следом за нами помчит староста в белой рубахе и черных штанах на завязках.
– Постой, милочка! – кричал мертвый дедуля. – Ух, какая прыткая!
– Ромаш, спасай. – Я перегнала Ромашку у крайней могилки.
– Сама спасайся, – вторил он, вдруг споткнулся, упал и растянулся на чьем-то месте упокоения.
– Эх, ладно, и ты сойдешь, – склонился над ним дедок, и в темноте сверкнули зубы.
Ой! Я завизжала, перехватила чайник и опустила на голову умертвию. Дедок потер затылок и посмотрел на меня. Недобро так посмотрел…
– Ты чего дерешься, девица? – спросил с присвистом.
– Извините, случайно, – ответила я торопливо, покрепче перехватывая чайник, и еще раз опустила его на голову умертвия. И еще, и еще, пока тот не взвыл и не попятился к могилке.
– Слушай меня, – рявкнула я на старосту. – Сейчас ты ложишься и смирно лежишь. И чтобы больше тебя в деревне не видели! А вернешься – я тоже вернусь, голову тебе оторву и на колышек повешу, чтобы все знали, где лежишь, и на могилку твою плевали.
– Постой, девица. – Дедок примиряюще поднял руки. – Я не хотел дурного.
– Так и я не хочу, дедуля. Поэтому советую прислушаться к доброму совету. Или, может, есть какое условие, чтобы ты упокоился с миром?
– В том-то и дело – есть, – вздохнул дедок. – Жена моя, Сейка, изменяла мне всю жизнь и до сих пор изменяет. Как подумаю, так из могилы и подскочу.
– И чего ты хочешь? Сам ведь понимаешь,
