щеку, заедая обиду огурцами.
Ветчины не хотелось, а огурцы у Ларискиной мамы получались вкусными.
Лариска слушала. Вздыхала. Сочувствовала… хорошо, когда есть кому посочувствовать.
– Послушай, подруга, – она скребла длинным ногтем скатерть, и привычка эта детская сильно раздражала и Ларискину маму, и всех ее кавалеров. Лариска искренне пыталась отучиться от нее, но в минуты душевных волнений привычка брала верх над разумом. – А вот что делать – это проблема…
Женька застыла с бутербродом в руке.
– Нет, не в том плане, что я тебя гоню… живи, сколько хочешь. Вот только он так просто не отстанет… я знаю таких. Он тебя не любит, Женька, но он считает тебя своей собственностью. А свое он никому не отдаст. И сюда будет ходить, как на работу… ладно, сегодня один, но с него станется нанять кого-нибудь, чтоб дверь вышибли и…
…Дверь в Ларискину квартиру была хлипкой.
– …или еще чего придумает. Сама же говорила, что твой псих с фантазией.
– Он не…
– Псих, Женька, как есть псих… помнишь, в прошлом году у меня машина сгорела?
Женька кивнула. Старенький «Форд» был подарком родителей, и Лариска машину любила.
– Твой ко мне подкатывал. А я его послала… точнее, посылала раз за разом. Он и пригрозил, что это мне боком выйдет. А на следующий день – машина сгорела… и не говори, что совпадение… еще через день меня в метро порезали… пальто мое, новое, в мусор ушло… придурки какие-то дверь краской облили… и я ему позвонила. Он довольный был, с ходу пообещал все мои… трудности финансово разрешить. А я сказала, что если он не угомонится, то тебе пожалуюсь…
– Ты мне…
– Ну да, не говорила, – Лариска пожала плечами. – Не хотела расстраивать… ты ж в рот этому придурку смотрела. Вот и подумала, что если скажу – поссоримся. Ну его… в общем, он только посмеялся… и сказал, чтоб кобениться перестала. Такой вот… аристократичный слог.
Кобениться.
Перестала.
Женька повторяла эти два слова про себя, вписывая их в новую реальность, которая вдруг появилась, такая, разительно отличающаяся от старой, где драгоценный и вправду был центром мира.
– Ну тогда я Ромке позвонила. Ты ж помнишь Ромку?
Женька кивнула, не способная произнести и слова. Ромку она помнила, как не запомнить. Ларискин троюродный брат отличался весьма характерной внешностью. Человек в целом мирный, он был огромен, широкоплеч, носил кожанки и голову обривал налысо.
– Ромка с ним по-свойски объяснился… ну и этот твой отстал… даже компенсацию выплатил, – Лариска вдруг шмыгнула носом. – Я тогда знаешь как испугалась?
– Не знаю…
– И я не знаю. Я спала со скалкой под подушкой, даже когда Ромка… все равно, со скалкой, а это неудобно и… и вообще, Женька, ну зачем ты с этим придурком связалась?
– Так разве я знала?
Цветы и конфеты. Слова, которые драгоценный умел подбирать. Предложение
