из комнаты, отчитал отца, а потом они вместе пошли прогуляться в поле. Младшие дети галдели и болтались с соседскими детьми по чужим дворам, старшие занимались каждый своим делом. Отец и Сайка вернулись домой серьезные и молчаливые. В тот день мы рано легли спать, а на следующее утро отец запряг повозку и вместе с мамой и старым Сайкой Розумом поехал в город. Старшие дети следили за домом, младшие сбежали с соседскими ребятами разорять чужие сады, и никто толком не знал, что происходит.
Умному сивке, который тоже был членом нашей семьи, задали овса, и он тронул быстро и решительно, словно хотел сказать: «Если ты мне и впредь будешь давать овес, я тебе покажу, на что я способен!»
Все трое сидели, тесно прижавшись друг к другу, на сиденье из соломы и старых одеял. Отец погонял жеребца. Все молчали.
И тут старый Сайка начал рассказывать историю про своего дядю, который однажды пошел к раввину разводиться: «Когда дядя вместе с женой пришел к раввину, перед его домом стоял их сосед. Он отвел дядю в сторонку и сказал: „Ну что, Хаим, рад небось избавиться от этой несносной бабы?“ Но дядя Хаим посмотрел на соседа и спросил: „Кто дал вам право так говорить о моей жене?“ А когда он, получив развод, вышел от раввина, сосед снова подошел к нему и сказал: „Ну поздравляю тебя, наконец-то ты избавился от этой ведьмы. Уж теперь-то ты, наверное, счастлив!“ Тогда дядя повернулся к нему и сказал: „Вам должно быть стыдно, господин сосед, так говорить со мной о незнакомой женщине“, – и пошел прочь».
Потом они какое-то время снова ехали молча, пока не увидели, как им навстречу издалека несется лакированная коляска. Сайка попросил отца остановиться. На козлах сидели кучер и слуга, а в коляске – помещик со своей женой, и оба они были закутаны в бархатное зеленое одеяло. Старый Сайка сказал: «Посмотри внимательно на этих людей».
Коляска подъезжала все ближе и ближе. Сидевшая в ней пара была в отличном настроении. Они смеялись и громко шутили, а в ответ на приветствие двух евреев, почтительно снявших шляпы, помещик лишь поднес ладонь к фуражке. Когда они проехали, Сайка Розум снова обратился к отцу: «Ты видел, какие они были веселые? Ты видел, как он смотрел на нее, как он ей угождал и как она смеялась? И что ты об этом думаешь, Арон? Думаешь, она для него делает больше по дому, за столом или в постели, чем твоя жена? Она ему родила двоих детей, у нее есть и кухарки, и прислуга, и кучер, и кормилицы, и гувернантки. Твоя родила тебе, слава богу, уже восемь детей, и тебе она и жена, и кухарка, и кормилица, и гувернантка, и прислуга, и прачка, и экономка, и всё-всё-всё. Но он ей улыбается, он ей угождает и веселит ее, а ты, Арон, едешь в город разводиться!» Отец пробормотал смущенно в ответ: «Ах, не переворачивайте все с ног на голову, Сайка Розум. Я не еду в город разводиться. Это моя жена хочет развестись, и разве я виноват в том, что он – помещик, а я – бедный человек?» А у жены, у моей матери, слезы так и текли по щекам, но на сердце у нее уже было светло и спокойно. Тогда она сказала: «Я-то ведь тоже не настаиваю на
