в Одессе.
– Так он таки пижон. Де была его лошадь и телега вчера, когда Веня рвал на себе последние волосы, а кефаль подыхала от жары?
– Додик, забудь на минуту об Вене, об этих людях – и не вспоминай о них больше никогда, а знай себе биндюжника и его жену.
– Мадам Феня, за эти хрустящие франки я готов забыть даже собственное имя и этот день.
– Выпей и забудь.
– Уже забыл. Но писать уже можно?
– Пиши, конечно, чего я сюда пришла, тебя послушать?
– Мадам, не торопите меня, все должно быть красиво, и ошибки, шо делает оперуполномоченный, нужно сделать так же криво, как выводит его рука с похмелья.
– Ты гений, Додик.
– Моя профессиональная честь не позволила бы сделать мандат тяп-ляп. Мадам, вы так и будете стоять у меня над душой, шо памятник Ришелье?
– Я буду стоять у тебя над головой, пока ты не закончишь.
Додик задумался, но не мог подыскать причины и слова, чтобы очистить воздух над своей головой.
– Ладно, стойте. И можете позвать Соломона, Кацика, Рохлю с ее детьми и заодно… – Додик!
– Ша, все, молчу.
Буквы располагались одна за другой – такие красивые и такие похожие на то, как пишет оперуполномоченный, и ошибки просто чудо, как хороши. Печать и роспись, размашистая и с особым крючком. Не мандат, а картинка.
– Ах, Додик, какие у тебя золотые руки, – сказала мадам, но тут же вспомнила, что перехваливать нельзя и перевела разговор на другую тему:
– А шо, нет твоих детей и жены?
– Как нет, есть, просто они ушли в синагогу.
– А ты, когда-нибудь ходил в синагогу?
– Нет.
– Не веришь в Ягве?
– Верю, но Ягве не выполняет моих заказов – и мне приходится самому обеспечивать семью.
– Купи Регине и детям чего-нибудь.
– Заходите, мадам Феня, всегда рад помочь и подзаработать.
– Забудь о Паве, как его и не было.
– Недаром говорят, что мадам Феня может поднять покойника и заставить его идти за собственным гробом, чтобы лошади было легче.
Так граф стал биндюжником. Работал с восхода и до заката, а часто и сутками напролет. Рыба – основной товар на привозе, ведь хлеб дороже золота был. Все рыбу любят: и бандиты, и большевики, и французы с белогвардейцами. Тогда, надо сказать, в Одессе новая власть очень любила демонстрации устраивать.
Праздничные колонны шли по улицам города. Людей было много. Флаги, транспаранты, портреты вождей висели над головами, казалось, что их лихорадит. Люди разговаривали, поворачивались, смеялись, дрожа всем телом, приседали, чтобы выпить и все, что они несли в своих руках, так же подпрыгивало и колыхалось из стороны в сторону. Раздавались призывы и здравицы коммунизму, Розе Люксембург и другим, непонятно почему, таким дорогим для новой власти, людям.
На Дерибасовской стояла сцена, а по ней важно прохаживался, разминая затекшие ноги от долгой неподвижности,
