это он там сказал про драгоценности?..
– Кроме указанной денежной суммы вам принадлежат несколько ювелирных украшений.
– А…
– Деньги и драгоценности находятся в банке Фридриха Якобса. В воскресенье банк не работает, а в понедельник с утра – милости просим. Ключ от банковской ячейки в кабинете, в правом верхнем ящике стола. Кстати, вам не одиноко в таком огромном помещении? – внезапно перешел он на другую тему.
– Есть немного, – призналась я, мечтая, чтобы скорее наступил понедельник.
Придется ненадолго отпроситься с работы, чтобы зайти в банк… Ведь редакцию я куплю только в пятницу. Я невольно улыбнулась.
– Ничто не тревожит?
Тревожит, и даже очень… А с чего вдруг эти вопросы?
– Нет, ничего… – ответила я, явно кривя душой.
– Вот и славно.
На этот раз он, наверно, не захотел копаться в залежах моих мыслей.
– Как вам понравился портрет?
– Безумно понравился.
Мне почудилось легкое дыхание за левым плечом.
Что это?!.
Не оборачивайся!
Ноги мгновенно стали ватными.
– Ну что вы опять умерли?! Какого вы мнения о портрете?
Сзади послышался едва уловимый слухом шелест, и в полумраке возле гостиной мелькнула смутная тень.
Я, остановив глаза, стояла не шевелясь и не могла произнести ни слова.
– Марта Вильгельмовна! – надрывался абонент на том конце провода.
– Да, – машинально отозвалась я, не отрывая взгляда от двери гостиной.
– С вами все в порядке?
– Что?..
– Вы не заболели?
– Не знаю, – ответила я и повесила трубку.
Ноги сами понесли меня в гостиную.
Зачем я туда иду? Я же хотела полежать в ванне, а потом посмотреть телевизор!..
Но какая-то сила неумолимо влекла сквозь полутемную прихожую, и я сама не заметила, как приблизилась к двойным дверям из мореного дуба.
Нечего мне там делать! – из последних сил отчаянно убеждала я себя.
Но какие-то чужие мысли хозяйничали в голове; чужая воля управляла телом.
Двери без скрипа отворились, и сама того не желая, я вошла в гостиную. Из большого, наполовину зашторенного, окна комнату заливал сумеречный свет стремительно угасающего дня, бледно озарявший картины и папирусы на стенах. На потолке, диване и креслах уже лежали темные тени.
И стояла гробовая тишина, которую нарушал только ход старинных часов.
В этой темноте и тишине я неверными шагами подошла к портрету.
Очертания пейзажа и фигуры на его фоне были едва видны, но еще вполне различимы, и я увидела знакомые лес, реку, зеленый луг.
Отец стоял на мосту в той же позе.
Ну все, посмотрели – и будет!
Но он опять будто поймал мои глаза в ловушку.
