лишь Лекс.
Почему ты тогда дрожишь, как осиновый лист?
– Лекс, – предупреждающе проговорила Алиса, внимательно посмотрев на парня. – Ты пьян.
Горячее дыхание Лекса так привычно обожгло кожу шеи, что Лиса даже на секунду расслабилась. Он слишком родной, чтобы ненавидеть. Слишком привычный, чтобы бороться с ним. Но она не могла допустить этого. Не могла так пренебречь своими принципами. Не могла наступить себе на горло.
Локоть обжигало болью, потому что он слишком сильно сжал его. Наверняка, останется болезненный багровый синяк. С Самойловым явно что-то не то происходит. Она еще никогда не видела в его глазах такую откровенную похоть. Такое неконтролируемое желание.
Конечно, у них был разговор о сексе, в котором она доступно ему объяснила, что пока не готова к этому, и, что если его это не устраивает, то она все поймет и не станет держать обиды. Лекс на это ответил, что ему неважно, когда это случится, главное, чтобы она была готова.
– Я хочу тебя, – прошептал Лекс, целуя в щеку.
– Лекс, – прикрикнула она, когда влажные губы начали спускаться на шею. – Прекрати!
Нужно что-то придумать, просто необходимо что-то придумать, иначе он сделает то, о чем крупно пожалеет с утра. Он был чертовски прав, когда говорил ей, что не контролирует себя, когда пьет. Какого черта он тогда нажрался? Какого черта он позволяет себе так себя вести? С ней. Так грубо, словно она какая-то шлюха, с которой можно не контролировать свою силу. Разве она заслужила?
Теперь он пугал. До чертиков пугал. До дрожи в коленках.
– Я так тебя люблю, – прошептал Лекс, впиваясь губами в ее губы, будто бы высасывая из нее всю энергию.
Лекс никогда не целовал ее так грубо, никогда, как сейчас. Словно это и не Лекс вовсе, словно это совершенно другой человек, а не тот добродушный парень, который так любил играть с ее волосами и кормить клубничным мороженым. Он будет винить себя. Это чувство вины сожрет его завтра. Необходимо остановить его, ради него самого же, каким бы мазохистским решением это бы не выглядело.
Он слишком дорог ей.
– Лекс, хватит!
Если она будет слишком громко орать, то выйдут ученики десятых, одиннадцатых классов, а они не оставят от Лекса и мокрого места, потому что слишком уважают Влада Волкова, чтобы просто смотреть, как над его младшей сестренкой издеваются. Хотя, комнаты мальчиков слишком далеко, чтобы хоть один услышал ее крики. Ей не надо этого. Она сможет справится с ним сама.
Думай, Лиса, думай! Ты никогда не была дурой, так не будь ею и сейчас. Если услышат девчонки, то они наверняка вызовут охрану, а у Самойлова нет ни богатых родителей, ни хорошего оправдания, так что он вылетит из этой школы, как пробка.
Он будто бы не слышал ее. Будто бы совершенно не понимал, что она против, что ей не нравится. Он будто бы утонул в своих чувствах, эмоциях. Коротенькая юбочка была вовсю задрана, а рука Лекса сминала округлую попу девушки в обыкновенных черных трусах.
Она
