именно я стала ее матерью.
Ты не вынес ее из детской. Я сидела на полу в коридоре, понимая: наши отношения уже не будут прежними. Я предала твое доверие и подтвердила все твои сомнения.
Когда я наконец вошла к вам, ты укачивал ее в кресле-качалке, закрыв глаза и запрокинув голову. Она грызла соску и икала.
Я приблизилась, чтобы взять ее, но ты предостерегающе поднял руку.
– Какого черта ты себе позволяешь?
Оправдываться не имело смысла. Я ни разу не видела тебя в такой ярости.
Я спряталась в ду́ше и плакала, пока вода в бойлере не остыла.
Когда я вышла, ты жарил яичницу, а Вайолет сидела у тебя на бедре.
– Она просыпается каждый день ровно в три. Я вернулся без пятнадцати пять.
Я смотрела, как ты скребешь лопаткой по сковороде.
– Из-за тебя она плакала час и сорок пять минут.
Я не находила сил поднять взгляд.
– Так происходит каждый день?
– Нет, – твердо ответила я, будто это могло сохранить мое достоинство.
Мы по-прежнему не смотрели друг другу в глаза. Вайолет заволновалась.
– Она хочет есть. Покорми ее.
Ты передал ее мне. Я выполнила твой приказ.
Вечером, в постели, ты отвернулся от меня и произнес, глядя в окно:
– Что с тобой не так?
– Не знаю. Прости.
– Тебе нужно поговорить с доктором.
– Поговорю.
– Я за тебя беспокоюсь.
– Не о чем волноваться.
Я никогда не причиню ей вред, не подвергну опасности.
Спустя годы, когда Вайолет уже нормально спала по ночам, я все равно просыпалась – мне чудился ее плач. Схватившись за сердце, я вспоминала, что натворила. Угрызения совести и необъяснимое удовлетворение от того, что я ее игнорирую. Возбуждение, с которым я писала под смесь музыки и рыданий. Как быстро заполнялись страницы, как трепетало сердце, как стыдно было, когда ты меня разоблачил.
Глава 18
Моя мать не могла находиться в замкнутом пространстве. На пыльных полках пустой кладовой валялся мышиный помет – зверьки наведывались туда за засохшим арахисом и сахарными крошками. На дверях сарая висел замок, вход в подвал был заколочен тремя досками. Сесилия сама забила ржавые гвозди.
Мне было восемь. Изнурительно жарким августовским днем я выбралась из душного дома. Мама сидела во дворе за пластиковым столом и курила. Трава на нашем участке, огороженном ржавой проволочной сеткой, вся пожелтела от зноя. В воздухе витала гнетущая тишина; казалось, голоса соседей не могут прорваться к нам сквозь удушливый смог. Утром я была в гостях у Эллингтонов, и миссис Эллингтон отправила нас отдохнуть в прохладный подвал. Она принесла нам туда покрывало, вареные яйца и апельсиновый сок в пластиковых стаканчиках с нарисованными
