Боже, какой бред! – она всплеснула руками и посмотрела на меня взглядом, полным брезгливости и недоумения.
И тут я почему-то вспомнил Вику. Никогда милая девушка не выражала в мою сторону даже намека на презрение. Я тосковал. Но что толку посыпать голову пеплом, когда уже все потеряно.
– Скажи мне, могу ли я, убив кого-то, жить спокойно?
– Я не знаю. Это твои проблемы.
– Я не могу. А ты? Как можешь жить ты?
– Пикадор, отстань. Ты совершил то, что должен был. И в этом нет ничьей вины. Его давно уже пора было прикончить.
– За что ты убила отца своих детей?
Она прыснула и отвернулась, чтобы не смотреть мне в глаза.
– Ты попутал, Пикадор, – чмокнула губами. – Это ты убил Майора, а не я. Ну а если честно, то он хотел сделать из меня простую домашнюю блядь. Как и ты. Но не получилось.
– Ты оставила своих детей на произвол судьбы! Две девочки и мальчик. Как ты могла так поступить с ними?
– Никто и никогда не запретит мне поступать со своими детьми так, как мне хочется.
В этой женщине не было ни капли добра. Ни совести, ни сожаления о содеянном, ни элементарной человечности. Королева лицемерия и злорадства, умело скрывая истинную сущность, она шла к своим целям любой ценой. И я, будучи ослеплен ее дьявольской красотой, до последнего был в ее власти.
– Мою дочь, сука, ты никогда не увидишь! Слышишь?
– Твоя, не твоя – забудь. Отмотаешь срок, вернешься другим человеком.
– Я никогда не забуду свою дочь. И никогда не стану таким, как ты!
– Пикадор, ты слаб. Но в тюрьме тебе вправят мозги. Как вправили однажды мне.
– Почему ты такая? Господи, ты же другой была…
– Я всегда была собою. Просто ты видел во мне только шлюху.
Куда делась та послушная жрица любви с притягательной душой и нежными объятиями? Ошеломительная фея моих грез, в которую я верил до конца.
Осталось лишь вот это! Человекоподобное существо с неутолимой алчностью в глазах и дерьмом в сердце. Жадное, коварное, беспринципное. А ведь я ее любил.
– Это ты убила свою мать? – не вопрос, а выстрел. Еще один.
– Что? – впервые я увидел страх в ее глазах. И понял, насколько он отличался от того фальшивого чувства, которому я беззаветно верил раньше.
– Ты слышала.
Не знаю почему, но я был уверен, что ее мать стала жертвой мести дочери за свою неблагополучную судьбу. И до сих я так думаю.
– Какого черта, Пикадор? – сволочь вспылила. Голос ее стал грубее прежнего, почти мужским.
– Никто не знает, жива она или мертва!
– Ты знаешь, – безапелляционно заявил я.
– Замолчи! Слышишь? Ты убийца. Ты! Не я. И ты не смеешь обвинять меня ни в чем! Чертов Пикадор, ты мне отвратен, твою мать! Пошел вон!
– Признайся мне, ведь ты ее ненавидела. Ненавидела больше, чем своего покойного
