Войдя туда вслед за родителями, я едва не присвистнул. На две части его делила раздвижная перегородка, в обеих половинах были откидные диваны темного бархата, стены покрыты дубовыми панелями с латунными заклепками в виде корон. Еще здесь была мраморная раковина с золоченым краном, гардероб, светильники, столик на гнутых ножках, а окно наполовину закрывала штора с кисточками.
– Наш инженер сел в первый вагон? – уточнил отец, когда получившие по монете носильщики ушли.
– В первый, – подтвердила мама, присаживаясь на диван и стягивая с головы шляпку. – Дорогой, положи ее, пожалуйста.
Пока родитель, для которого купе казалось маловато, вернее, – это он казался крупноватым для такого помещения, – клал шляпку на гардеробную полку и снимал сюртук, я выглянул в окно. И спросил:
– На вагоне, куда вошли Брутман со слугой, написано «РВ». «В», надо полагать, и значит «вагон», а что такое «Р»?
– «Радио», – пояснила Джейн. – Там находится радиорубка «Самодержца».
– Целая радиорубка, надо же, как на кораблях. И начальника состава тут называют капитаном.
Генри поставил на край дивана желтый кофр. Сел, отстегнул цепочку, соединяющую ручку с правым запястьем, и погладил свою таинственную ношу. Снаружи вновь прозвучал семитоновый гармонический гудок, и перрон заволокло паром. Состав дернулся. Мама вытянула шею, глядя наружу. В коридоре за дверью прозвучал голос Большого Кондуктора:
– Господа и дамы, состав отправляется! «Самодержец» отправляется! Станция назначения: Москва, Всемирная Механическая Выставка. Время прибытия: четыре часа утра.
Отец, не выдержав, встал, мама тоже поднялась, мы отдернули штору и приникли к окну.
Военный оркестр все еще играл, но музыка едва доносилась сквозь шипение пара. Перрон был пуст, на нем лежали цветы и ленты, за шеренгой солдат волновалась толпа. Снова прозвучал гудок – длинный, протяжный. Пар совсем заволок перрон. Состав во второй раз дернулся, и мама взялась за плечо папы, а он поддержал ее под локоть. Раздался стук колес, перрон пополз назад. Люди кричали и махали нам руками. Оркестр играл.
И вдруг я снова увидел человека-лозу. Теперь он был в одежде машиниста, но по-прежнему с несессером-цилиндром и тростью. Размахивая ею, сообщник Вилла Брутмана пробежал-проскользил сквозь пар. Стащив с головы шляпку, я приник щекой к окну, чтобы смотреть вдоль перрона. Человек-лоза запрыгнул на подножку вагона-ресторана и пропал из виду.
Я многозначительно поглядел на родителей.
– Это тот самый, который был в цилиндре с ленточкой? – спросил Генри. За окном прополз край перрона – «Самодержец» набирал ход.
– Да, он.
Мы отошли от окна, и отец заключил:
– Главное, что мы здесь. Не знаю, как вы, а я испытываю, как бы поточнее передать свои чувства, воспользовавшись силой великого русского языка… испытываю significant relief, – добавил он на английском. –
