всё же мысли не давали мне покоя, даже когда я медленно гладила тёплую спинку Оливера, глядя, как солнце льёт в комнату лимонный свет. Раньше мне было нечего терять. Прошедшие семь лет подарили мне Шар, вслед за ней Мэдди и Дэвиса и, наконец, Оливера – один за другим они пришли в мою жизнь, и наконец, я впервые оказалась дома.
В семье, где я росла, мама выше меня ставила моего брата, папа – свою работу. После катастрофы всё стало намного хуже. Отец винил меня за то, что пришлось поменять все карьерные планы и переехать в Бостон, а мать? Для неё я словно покрылась тефлоном. Прежде она смотрела на меня, хотя бы для того, чтобы взглядом выразить неодобрение. После аварии – не смотрела вообще. Я кое-как закончила школу, и, думаю, для всех нас стало облегчением, когда я выбрала захудалый колледж на другом конце страны. Удивительно, как я вообще куда-то поступила с такими оценками – хотя у меня были бабушкины деньги. Дети, за которых платят, куда-нибудь да поступят. Я перебралась в квартиру-студию возле общежития, но в колледже так ни разу и не появилась. Это было неважно.
Стипендия имела отношение лишь к студентам колледжа; не посещая занятия, я не могла ни на что претендовать, поэтому, чтобы платить за аренду, я обслуживала столики, а потом работала в дайвинг-центрах. Я встречалась с музыкантами, чьи татуировки, ленивая походка и заблудшие души напоминали о Тиге, но, конечно, ни один из них не относился ко мне и наполовину так хорошо, как он. В девятнадцать, пока я неловко пыталась привести себя в порядок, еще до того, как занялась дайвингом, я отправилась в Вегас с серфингистом по имени Джеймс Ли, и утром мы проснулись женатыми. Мне нравился Джеймс, но я чувствовала себя совсем одинокой, даже когда он спал рядом. Несколько месяцев спустя, заполнив форму, которую нам выдали в местном зале суда, мы без лишних драм развелись. Всё, что мне осталось – его фамилия.
Жизнь в Калифорнии была как роды – со временем забылось, до чего это было ужасно. Вплоть до этой игры, чёрт бы её побрал. Она проникла в меня, как инфекция, прожгла до глубин, и всё, что было давным-давно похоронено, выплыло на поверхность. Я уже много лет не ощущала своё прошлое как нечто весомое, физическое, но сейчас оно давило на живот, кололо руки.
Может быть, мне нужно было поговорить с ней? Вообще. Не об игре. Может, угостить её пирогом. Мы всегда угощали новых соседей – это тоже придумала Шар, а я помогала ей заправлять базой всех телефонных номеров этих соседей, в особенности тех, кто мог быть полезен: сантехников, кровельщиков, газонокосильщиков, даже подростков, которые могли посидеть с детьми. Жителей домика Спрайта мы не угощали – они обычно не задерживались дольше, чем на два месяца. Но Ру пришла в книжный клуб.
Я могла бы пройти два квартала до её переулка, легко, радостно заявиться к ней без приглашения. Поболтать о воспитании подростков, о «Доме Мирта» и, увидев, что она не против, понять, что её игра не направлена на меня. Расслабиться.
Если она вновь поднимет тему игры и спросит, почему я так разозлилась, что всех выгнала, можно
