труда, любовники, ворующие лицо любимой.
Вас сопровождали следы тех, у кого нет тени,
глаза, не знающие подлости,
шум железа, звенящего в битве, утвердившей величие
ребячливого Александра, взирающего на Гавгамелы.
Вы отправились в портал перехода на Восток,
не оставляя следов, продолжая наблюдать непрерывно,
и к первой зиме, кардиналами её праха,
приступили к бесконечному походу вторжения
в историю, у которой нет конца.
Вам пришлось узнать, что вечная юность сосны
заметней сквозь слёзы,
что разрушение имён в пасмурном настроении
измеряется без веревок,
а морской бриз благоприятней во вторую Зиму.
Взамен вы преследовали фортуну,
правящую случайным человеком,
прячущимся в мраморных дворцах,
составленных из камней неудачи,
по которым никто никогда прежде не ступал.
Третья Зима открыла вам новое полушарие, а к четвёртой
при отсутствии идеи войны или приказа изменять границы мира
вы решили заняться украшением акведуков покровом ручьёв,
возлежа у бассейна в затянувшейся лихорадке сумерек.
Куда бы вы ни подошли на своём бесцельном пути,
Вам не находилось места, кроме того,
которое исчезает в холодном рассудке,
разветвляющемся, становясь паутиной,
требующей от вас идти дальше, чтобы проходить везде.
И к пятой Зиме, и к шестой, вы наложили швы на раны,
превратив свою кожу в подобие речных изгибов, приветствуя то
что разваливается и, наконец, стали способны со своей верой
мигрантов-ниндзя, к пониманию того,
что всё было потеряно раньше —
в других местах, а до того – ещё в других, и так —
каждое утро, завершающимся другим утром – неопределённо,
как одуванчик – зуб льва, угнетённый поисками
истощившихся жилок неупокоенных.
В мансарде, где бродят день и ночь,
Мерцая в свете давно исчезнувших, укрытых вуалями звёзд,
Безмолвных, проглоченных бездонным временем
У подножия седьмой Зимы,
Ветер, способный резать рожь, известняк и паруса,
Глаголет, гарпуня сердца и раздевая разлетающиеся меридианы,
через четверть века, словно целовавшихся только вчера,
повествуя или умолчав об удовольствии на острие мучений,
нанесённых губам, о которых помнят только женщины,
у смертной водяной мельницы священной Варанаси,
сотрясая пламенем заслуг, выносливости и песен
о начале и конце вашей власти на земле.
Ничто, из которого
