песенку безнравственного содержания, даже разразился следующими виршами:
« Армишка, милое созданье!
Спешим к тебе мы на свиданье!
Если в доме горит свет,
Значит, дома папы нет!
Чап – чарап– чарап – чарели!»
Надо ли говорить, что суть воспетого свидания сводилась к быстрому освобождению чужого (особо при этом свирепствовал алчный Цукер) холодильника от излишков дефицитных продуктов?
– А что делать?– пытался бывало оправдать свои и соратников неблаговидные действия лучший футболист гранфаллона. – Бедному студенту всегда хочется кушать
Фыстана, Фыстана…
В скорбном молчании Сурен, захватив с собой кастрюльку, пакет с горохом и бутылку пива, ушел на кухню, располагавшуюся в противоположном крыле их второго этажа.
В его отсутствие жизнь в комнате, населённой исключительно эсэсэровцами, вошла было в обычное русло, а именно, под звон гитары послышалось пение Арега: «Тише, люди, ради Бога, тише…», как вдруг с улицы донёсся крик: «Тхек! Дзер мот инча катарвум (Ребята, у вас что там происходит?)?»
– Потерпевший вонц вор экав (как будто бы пришёл), – прервав песню, отреагировал Арег, а Цукер, по пояс высунувшись в окно, уже общался с соратником: – Больш, у нас пиво есть. Поднимайся, Суро ушел «гороху» варить…
Очень скоро, дробно цокая деревянными на босу ногу сабо, в комнату вошел «душа».
– Сабо где оторвал? – удивился Виктор.
– Махнул не глядя, – отмахнулся потерпевший. – А, негодяи, пиво дуете?!
Взяв бутылку из ящика, он достал из кармана мятый фунтик с фисташками, бросил его на стол и приговаривая: «Фыстана, фыстана, кер пупулэт хастана!» («Фисташка, фисташка, иди ко мне, чтоб члену не было тяжко!»), стоя, не усаживаясь на личную кровать, принялся за пиво. Сделав добрый, в полбутылки, глоток он, наконец, спросил: «Какой горох?»
– К пиву. У них в Кировабаде…, – начал было объяснять Арег…
– … Хорошо хоть у вас, в Степанакерте, тутовку, а не пиво с «горохой» пьют …,– прервал его беглец.
После неискреннего пассажа, посвященного «тутовке», «душа» невольно поморщился и икнул, вспомнив свой прошлогодний вояж в Нагорно-Карабахскую автономную область, в гости к Арегу, где его, как дорогого гостя, увы, систематически потчевали данным не вполне им любимым крепким и духовитым напитком. Кстати, именно в доме родителей Арега состоялось незабываемое знакомство «души» не только с запрещенной в Союзе самогонкой, но и с другом семьи Видади, азербайджанцем с большой душой и не менее большим животом. Видади, что также очень не понравилось Вардананку (потомку древнего рода, некогда давшего государству армянскому самого знаменитого спарапета), подверг сомнению справедливость его эсэсэровского прозвища, нагло заявив: – Эти ти Балшой? Нэт, эти я Балшой!–
