тогда голодать, как Карен, махать руками, как тот мужик из трапезной, и пускать слюни под шарманку, как Пэмми. Но с другой стороны, «нет» – плохое слово, оно закрывает путь терапии, за «нет» могут дать процедуру…
– Ладно, так уж и быть.
Дороти пересела на новое место и оказалась по левую руку от Нави. Перерыв кончился, пациенты взялись за работу. Не прошло и полстраницы, как стало ясно, в чем подвох.
– Скажи число! – прошептал Нави, клонясь к Дороти.
Она не поняла.
– Ну ты же знаешь числа! Скажи мне. Хочу знать.
– Двадцать, – буркнула Дороти, чтобы он отвязался.
– Двадцать? – он будто не расслышал.
– Ну, двадцать.
– Нет, двадцать – неправильное число. Какое-то пустое. Дай мне другое.
– Отвяжись! Ты нарушаешь гармонию! Я не стану лучше себя вчерашней!
Дороти с надеждой глянула на мастера Густава. Тот, однако, был целиком поглощен своей работой.
– Скажи число и пиши дальше, – предложил Нави. – Пожалуйста!
Его юношеское личико было трогательно наивным. Будто он не понимал, как сильно мешает ей работать!
Тут Дороти заметила удивительную штуку: во время их диалога Нави продолжал писать. Он почти не смотрел ни в исходник, ни на перо, однако оно резво скользило по бумаге, в нужные моменты окунаясь в чернильницу. То есть, негодяй мешал Дороти выполнять ее норму – а сам не страдал!
– Шестнадцать Праматерей, – сказала Дороти. – Тринадцать Великих Домов. Тысяча семьсот семьдесят пятый год. Хватит тебе чисел?
Нави хмыкнул и дал ей покой. Но не прошло и получаса, как он зашептал снова:
– Скажи еще.
– Уже сказала, довольно с тебя.
– Сказала неважные числа. Их все знают. Назови что-то свое!
– Отцепись!
– Ну пожалуйста… Ну что тебе стоит?..
Его тон стал капризным и обезоруживающим, как у ребенка. Лишь теперь Дороти внимательно пригляделась к этому Нави – и увидела, как он молод. Значительно младше всех остальных писарей – лет семнадцать-восемнадцать, не больше. Кожа гладенькая, без щетины, без пятен. Темные волосы крутятся вихрями, глазенки блестят в нетерпении – будто у мальчишки, что ждет первого танца или поцелуя. Какой же юный, – подумала Дороти и впервые здесь, в лечебнице, ощутила жалость к кому-то, кроме себя самой.
– Какое тебе число? Мне тридцать семь лет, если уж так хочешь знать.
– Спасибо, – улыбка Нави была трогательно открытой. – А можешь еще?
– Семьдесят восемь.
Дороти не помнила, что значит это число. Оно просто хранилось мозгу в где-то рядом с тридцатью семью, но что означало – поди пойми. Однако Нави и не требовал пояснений: услышав число, он улыбнулся и надолго умолк. Дороти выкинула его из головы с его дурацкими вопросами, сконцентрировалась на «Розе и смерти» и только-только начала писать, как тут…
– Скажи
