не причастного.
– Он? – коротко осведомился мордатый, окинув оценивающим взглядом Андрея от растрепанной макушки до растоптанных тапок. – На восемьсот баксов пойдешь?
– А что нужно делать? – смиренно поинтересовался Андрей, уловив краем глаза радостно сиявшую физиономию жены.
– Да так, сидеть больше будешь, изображать, – ответил тот с явным пренебрежением, потому что названная сумма была для него пустяком, пособием по бедности.
Андрей знал новых хозяев жизни и ненавидел их.
– Не могу сидеть, геморрой замучил, извини, мужик. – Панкратов виновато развел руками. – За пять тысяч баксов лежа -еще куда ни шло. – Он ушел, хлопнув дверью, и долго еще слышал, как разорялась сквозь рыдания Лариса, оправдываясь перед боровом за поведение «этого дикаря»
И пошла семейная трещина от экономического базиса к лирической надстройке. Вначале тихонько, а потом и вовсе открыто, даже демонстративно, Лариса стала показывать мужу, что есть у нее другие интересы. Более соответствующие потребностям. А он ведь любил ее! Ох, как больно было, обидно, хоть вой! Но Панкратов не выл, а начал спасаться коньячком. Благо этого подарочного добра было хоть отбавляй. Вот и стал иногда пытаться задавить тоску, придушить ревность, злость, обиду! Делов-то – рюмашка! Разогнал кровь горючим – и вперед! Только чутье обостряет и поднимает кураж. Добавить, еще немного…
– Ты свои руки видел? – как-то наскочил на него осатаневший от жалости к другу Витя. – Так посмотри.
Панкратов вытянул перед собой растопыренные пятерни -пальцы дрожали.
– Я и такими лучше многих других прооперирую.
– А через месяц что будет? Через год? Да не хочу я наблюдать, как гибнет хирург Панкратов. Вот, подписывай. – Виктор Кирюхин положил перед начальником заявление об уходе. Потом были обещания завязать и какие-то хитрые американские таблетки, снимающие зависимость. Была упорная, ненарушае-мая трезвость. И выдержал бы, и справился, если бы опять не Ларка. И на кой ляд он присох к ней, мазохист?
В хирургическом мире, что бы ни праздновали, второй тост всегда поднимается «за наши тылы». Это стародавняя традиция, говорящая о том, что без покоя и лада в семье хирургу не выстоять. И от «граммулечек» не уберечься. Этим самым хирурги подтверждали незыблемость своих семейных традиций и устоев.
Панкратову было больно из-за постоянных обманов жены. А вот она особо не переживала и угрызения совести ее не мучили. Обманывала Лариса мужа как бы между прочим, особо не утруждая себя в объяснениях и придумывании каких-то оправданий.
Так они и продолжали жить во лжи и обмане. «А что делать?» – спрашивал себя Панкратов. Ведь он продолжал ее любить. А его попытки разговора с ней не приносили никакого толка. Она или отшучивалась, или переходила в нападение, если он в своих обвинениях был слишком настойчив. И, конечно же, главным аргументом в ее споре с ним оставались деньги.
Действительно, подумал он,
