думал, что это нормально, я дома, и сегодня отец ведь разрешил мне плакать. Но он остановил меня.
– Все. Хватит слез, – сказал отец. – Скоро тебе идти в школу, твое отсутствие может привлечь внимание.
Я сумел перестать плакать, но с дрожью, сотрясавшей все тело, совладать не мог. Я боялся, что отец опять начнет меня ругать, но вместо этого он обнял меня и прижал к себе, как будто хотел остановить дрожь своим телом. В его объятиях я чувствовал себя в безопасности.
– Я бы хотел, чтобы мы обратились, – сказал я, уткнувшись ему в грудь. Он напрягся. Я продолжил: – Почему нет, папа? Я устал постоянно врать и прятаться. Почему бы нам не обратиться? Это просто, я могу принести домой немного их слюны. – Я был настолько поглощен своими мыслями, что не заметил, как его лицо исказил гнев. – Нам надо просто втереть немного слюны в маленький порез. Тогда нам не надо будет прятаться. Мы могли бы стать нормальными. Как все. Давай оба сделаем это, папа.
– Нет! – ответил отец, и его голос звучал как гром, раскаты которого до сих пор раздаются в моей памяти. – Нет, – он взял мое лицо в руки и посмотрел в глаза, – никогда не говори ничего подобного. Никогда не думай ничего подобного. Никогда!
Я кивнул, больше от страха, чем от понимания.
– Никогда не забывай, кто ты, Джин, – он сильнее стиснул мое лицо. Думаю, он не понимал, с какой силой меня держит. – Ты идеален таким, какой есть. Ты ценнее, чем все эти люди в городе. – Он говорил еще, обещал, клялся, что никогда меня не оставит. Его голос становился все тише и мягче, успокаивал меня, будто проникая в самую глубину моих генов. Он обнимал меня, пока я не затих.
Зуб так и не нашли. Вероятно, я его действительно проглотил. Но недели, месяцы и даже годы спустя я боялся, что где-то, в какой-то укромной трещине, лежит мой зуб, желтый и потускневший, и ждет, когда его найдут. Как и я сам: брошенный и ждущий, что меня в конце концов обнаружат.
И все-таки, хоть я и жил в крошечной трещине между двумя мирами, тогда, в объятиях отца, я ощутил глубокий и полный покой, который может дать только родительская любовь. В тот день я дал клятву, настолько полно проникшую в самую мою суть, что даже забыл о ней. До тех пор пока десять лет спустя, на лодке посреди незнакомой реки, не увидел свое имя на каменной табличке. Я вспомнил о своей клятве и снова дал ее: отец – мой мир, и если он исчезнет, я сделаю все, чтобы найти его. Дойду до самого края нашей несчастной земли.
4
Солнце скрылось, а вместе с ним и все праздничное настроение прошедшего дня. Земля утонула во тьме, а река, только недавно гладкая, как блестящие латы, подернулась лихорадочной рябью. Волны у берега вскипают белой пеной, как будто там мечутся призраки. Никто не произнес вслух слово «охотник», но нас охватывает страх, который написан на наших озабоченно наморщенных лбах, виден в глазах, нервно шарящих по берегу, чувствуется в спинах, затекших от невозможности лечь спать. Мы давно не ели, но наши тела научились обходиться без еды, за счет внутренних
