не прав, прокуратор! Но не за тобой последнее слово! У нас есть Закон и по этому Закону … – начал Каиафа, но договорить ему я не позволил.
– В Иудее сейчас один закон, римский, а значит и слово прокуратора должно пониматься как последнее и не подлежащее обжалованию! Ты понял меня, Каиафа? – грозно прозвучали мои слова. Своим взглядом я буквально буравил первосвященника насквозь, и строгая усмешка на моих губах как бы говорила ему, предупреждала: «Только попробуй пойти против меня и тогда сам, своей спиной, узнаешь, что здесь закон один для всех, и этот закон – прокуратор и кнут его центуриона!»
На этом наш разговор закончился. Я резко развернулся, собираясь уйти, но боковым зрением заметил, как вдруг спутник Каиафы, этот напыщенный и надменный Ханан, не желавший всё никак забыть своего былого могущества, весь затрясся и задрожал от злости. Он сжал тонкие свои сухие пальцы в маленькие кулачки и тонким визгливым голосом неожиданно, по-моему, даже для самого себя закричал во всё горло.
– Ты не можешь и не должен так поступать, игемон!!! Тот богохульник и вероотступник не только осквернил Храм великого Соломона, устроив в нём скандал с дракой. Он повыгонял честных людей на улицу и пообещал разрушить нашу святыню и город вместе с ним заодно, не оставив камня на камне! – на одном выдохе высказал бывший первосвященник свои мысли и замер в ожидании моей ответной реакции, видимо, испугавшись собственной смелости.
– Да будет тебе, старик! Выпей воды! – рассмеялся я от души, ибо услышанное мной было полнейшей чепухой. – От возраста своего ты совсем, видно, лишился разума. Как же, по-твоему, он собирается сделать это – превратить в развалины Иерусалим? Призовёт, наверное, из чужих краёв несметные полчища варваров, подкупит моих воинов, чтобы они претворили сей коварный замысел в жизнь: порушили ваши дома, пожгли нивы, поубивали рабов ваших и слуг?
– Не смейся, игемон, не смейся! Самозванец тот не только грозил разрушить Храм и священный город, он обещал на обломках и развалинах этих построить своё царство и быть царём в нём. Разве те слова не угроза Риму? Не угроза императору? Вслед за этим оборванцем пойдут тысячи таких же, как он, нищих попрошаек и голодранцев, вот они как раз порушат веру и уничтожат государство. Разве ты, римский прокуратор, не должен защищать интересы империи и безопасность её границ? Разве не твоя прямая обязанность защищать верных слуг империи? Разве ты не присягал на верность императору? Это… – старик даже не смог закончить до конца свою речь, ибо, распыляясь от собственного крика всё больше и больше, он вдруг закашлялся и замолчал, тяжело ловя ртом воздух, которого, казалось, ему не хватало. Ханан схватился руками за ворот рубашки, разорвал её и только после этого смог свободно вздохнуть полной грудью. Неожиданный приступ удушья отпустил старика, и после этого он даже как-то немного успокоился.
– Ты здорово всё повернул, старик! – ответил я, дав отдышаться бывшему первосвященнику. Настроение моё было окончательно испорчено.
