внемлит голосу успокоения, сядет в мягкое кресло и закроет глаза, ведь избежать подобной расправы невозможно. Музыка разъединит животворные структуры, превратив их в вязкую кашу, а после, выплюнет переваренные остатки в безвременные туманы небытия. А если музыкальная волна пришлась не в состоянии смыть провинившихся, то именно здесь и находит свое «занятие» Крейцер.
«Теперь это все кажется неправдой, неважностью, глупой отсрочкой перед концом времен. Жизнь наматывает наши тела как вилка наматывает расплавленный сыр со спагетти. И когда моток становится жирным и сочным, то кладет его себе в рот и с удовольствием съедает. Но теперь я свободен от всей этой ненужности. Мое облако никогда не найдет материального пристанища. Наверняка, вскоре я забуду себя и все исчезнет. И хочу этого и одновременно с тем страшусь. Да прибудет со мной Космос», – пространные думы навещали расщепленного, пока тот плыл в пучины неизвестности.
Ян забывался на какое-то время, проваливаясь в сон без сновидений и находил свое розовое облако, когда просыпался от внезапных космических налетов ветра, но потом снова проваливался в густое ничего, теряя остатки всяческой ориентации. Пространство не щадило никого, кому волей случая удавалось в него попасть. «Космос похож на дыру или на ощущение всасывающего вакуума, которое появляется в те редкие моменты, когда ты червем замираешь у кромки урагана своей собственной души», – Крейцера все более относило в области «не впечатления», за которыми находилась только смертоносная синева. Он уже не думал «подвергнется ли он ее уничтожающим течениям или в силу своей рассредоточенности спасется», он просто отдался на волю случая.
Зыбкая почва в Оранжских землях не идет ни в какое сравнение с этими непомерными пустотами и той глубокой чернотой, окружавшей все. Они кажутся недвижимыми странниками, заснувшими монстрами невыразимого ужаса. Это темнота смотрит внутрь каждого, когда сознание пытается разогнуть свое сердце после очередного удара извне. Душа рядится в одежды из красного и белого потока, призывно виляя разросшимися морщинами, в чьих секретных трещинах виднеются слабые проблески чего-то деятельно-мирного. Это мудрость, объедки былой активности, густо заросшей пылью.
– Мне бы стать однажды… подобием настоящего человека, я бы смазал с лица Времени его мерзкую ухмылку. Я бы рассказал трем недоразумениям, в чем состояла их ошибка. – Проснулся Ян после очередного падения в темноту, – вдохновение для светлых голов, для небесных созданий, способных к чистым основам незамутненной любви. – Облачное тело Крейцера преодолело «Непомнящий рубеж», находившийся между космосом и синью, и сознание мужчины отключилось. Тот перешел во владение синевы.
Бродить по свету, принимать внутрь настойку из оранжевых сполохов искусственной радости – наилучшая ипостась для досточтимых особ, для сваленной мимоходным грехом развлеченческой цивилизации. Лучшее средство от хандры – сальто через жесткие перила
