Откуда это чудовищное (язык сломаешь) отчество – Рейнгольдович? И эта смешная фамилия – Кох? Неужели мой папа, мой любимый, большой, сильный папа, – немец? Вот эти долговязые белесые люди с горбатыми носами из фильмов про войну – это мои соплеменники? Не вот эти красивые русские богатыри, с которыми я говорю на одном языке и живу в одной, самой большой и самой прекрасной стране и каждый из которых может зараз одним ударом уложить десяток ненавистных тонкошеих уродцев? Нет, эти богатыри – чужие мне люди, которые, если что, могут меня и в ссылку отправить, и в тюрьму посадить, а вот эти самые уродцы – это мои братья по крови. Какой ужас…
Сначала я очень хотел быть русским. Мне хотелось слиться с большим этносом, стать его частью, разделить с ним его историю, его ошибки и достижения. Мне хотелось быть защищенным его силой, ощутить этот специфический комфорт безнаказанной неправоты, который может дать только национальная, кровная сплоченность.
Однако потом я понял всю тщетность своих усилий. Все разбивалось об имя. Кох Альфред Рейнгольдович – это (как правильно однажды заметил Леня Парфенов) бундестаг с бундесратом, да еще и с бундевером. Никогда, ни при каких обстоятельствах с таким «погонялом» нельзя стать русским человеком. Ведь это только кажется, что для национальной идентификации достаточно самоидентификации. Это далеко не так. Вот что толку, что я воображу себя чеченцем или грузином? Да прочитай я хоть тонны книг про их нравы и обычаи, выучи досконально их язык и проведи много лет среди них, все равно: если они сами меня не посчитают их соплеменником, все мои потуги будут напрасны. А с такими стартовыми данными, как у меня, рассчитывать на то, что русские меня примут в свой народ, – верх легкомыслия.
Нет, я не обижаюсь на русский народ. Упаси Боже. Я благодарен русской культуре, русскому языку, всем русским женщинам, которых я любил и люблю. Более того, русская ментальность – это, пожалуй, наиболее понятная и освоенная мною ментальность. Но я не мог проникнуть сквозь национальную скорлупу внутрь этого этноса: они меня не пускают. Как только я теряю бдительность и начинаю говорить то, что я думаю, как тут же следует окрик: «Это не ваше дело! Если вам не нравится у нас – можете убираться в свой Израиль!» Израиль – это даже как-то понятно. Это некий ветхозаветный образ Земли обетованной. Да и всякая нерусская фамилия у любого великоросса автоматически проходит «еврейский экзамен». Который я, разумеется, почти всегда проваливаю. Кстати, если даже кто-то так не говорит (про «убирайтесь»), это не значит, что он так не думает.
Однако в обладании таким именем есть определенные утилитарные преимущества. Например, еще ни разу ни один следователь за всю историю моих взаимоотношений с правоохранительными органами не написал правильно мои фамилию, имя и отчество одновременно. Почти всегда в повестках была ошибка, и я имел легальное основание считать, что вызывали не меня.
Относительно шуток в мою сторону можно написать целое социопсихологическое
