бы на пользу. – Ворон у него на плече закивал и повторил:
– Мясо. Мясо. Мясо.
Можно собак съесть, подумал Четт, но промолчал и добавил про себя, когда Старый Медведь его отпустил: этому я уж больше кланяться не буду. Ему показалось, что стало еще холоднее, хотя он мог бы поклясться, что это невозможно. Собаки на привязи скулили, сбившись в кучу, и Четту тоже захотелось к ним – погреться. Вместо этого он обмотал нижнюю часть лица черным шарфом, оставив только щель для рта. На ходу ему было теплее, и он обошел вокруг лагеря, заложив за щеку кислолист. Часовым он тоже дал пожевать и потолковал с ними. Среди дневных караульщиков его людей не было, однако невредно было узнать, что у кого на уме.
На уме у всех большей частью был проклятый холод.
К вечеру ветер усилился и стал выть в трещинах кольцевой стены.
– Не выношу этого звука, – сказал маленький разведчик по прозвищу Великан. – Точно ребенок плачет, молока просит.
Закончив свой обход и вернувшись к собакам, Четт увидел поджидающего его Ларка.
– Офицеры опять собрались у Старого Медведя и спорят о чем-то с пеной у рта, – сказал тот.
– А чего им еще-то делать? Они все из благородных, кроме Блейна, и слова у них заместо выпивки.
Ларк подошел поближе.
– Баранья башка все толкует про птицу, – сказал он, убедившись, что поблизости никого нет. – Теперь он допытывается, запасли мы зерна для этой поганой твари или нет.
– Да ведь это ворон – он мертвечину клюет.
– Может, и его склюет? – ухмыльнулся Ларк.
Или тебя. По мнению Четта, в силаче Пауле они нуждались больше, чем в Ларке.
– Ты за Малыша не беспокойся. Делай свое дело, а он сделает свое.
Сумерки уже заволокли лес, когда Четт, избавившись наконец от Сестринца, сел точить меч. В перчатках заниматься этим было трудновато, но снимать их Четт не желал. На таком холоде надо быть дураком, чтобы хвататься за сталь голыми руками – мигом кожу сорвешь.
На закате собаки стали скулить как одержимые. Он дал им воды и обругал их.
– Вот ужо ночью сами пойдете искать себе жратву. – В воздухе уже пахло ужином.
Дайвин держал речь у костра, пока Четт получал у повара Хаке свою краюху хлеба и похлебку из бобов с салом.
– Больно уж тихо в лесу, – говорил старый следопыт. – Ни тебе лягушек, ни сов по ночам. Мертвый лес.
– Как твои зубы, – ввернул Хаке. Дайвин клацнул деревянными зубами.
– И волков не слыхать. Раньше были, а теперь пропали. Куда они, по-вашему, подевались?
– Ушли туда, где потеплее, – сказал Четт.
Из дюжины братьев, сидящих у огня, четверо были его люди. Он оглядел их всех исподтишка, пока ел, проверяя, не дрогнул ли кто. Нож, вроде бы спокойный, точил кинжал, как делал каждый вечер, а Милашка Доннел трещал и отпускал шуточки. Белозубый, с пухлыми красными губами и спутанными желтыми локонами,
