Лассаля{18}, – продолжил майор. – Вам следует направиться в Россель немедленно, а по прибытии доложить о себе в штабе.
Ни один приказ не мог более обрадовать меня. Тогда я был уже на хорошем счету у вышестоящих офицеров. Мне стало ясно, что неожиданный приказ означает лишь одно: нашей части предстояло сослужить серьезную службу, а Лассаль рассудил, что такой офицер, как я, понадобится эскадрону{19}. По правде говоря, кое-что смутило меня, когда я услышал о внезапном решении командования. У хозяина постоялого двора была дочь – брюнетка с кожей цвета слоновой кости. Я небезосновательно надеялся на продолжение нашего с ней знакомства. Но разве положено пешке вступать в спор, когда шахматист переставляет ее на другую клетку? Мне оставалось лишь оседлать своего крупного черного Ратаплана и отправиться в путь.
Клянусь всем святым, эти несчастные поляки и евреи, жизнь которых сера, скучна и лишена радостей, ликовали, увидев меня в седле. На морозном утреннем воздухе черная шерсть Ратаплана лоснилась. Ноги и спина благородно изгибались при каждом движении. У меня и сейчас от стука копыт по дороге и звона уздечки кровь закипает. Представьте же, каков я был в двадцать пять лет – лучший кавалерист всех десяти гусарских полков. Цвет мундира нашего Десятого гусарского полка был голубой: небесно-голубой доломан и ментик{20} с алой грудью. В армии ходили слухи, что, увидев нас, население бежит со всех ног: женщины – в нашу сторону, а мужчины – в противоположную. Тем утром в окнах Ризенберга не одна пара глаз, наблюдая за мной, молила задержаться хоть ненадолго. Но что оставалось делать солдату: лишь поцеловать протянутую руку да тряхнуть уздечкой, проскакав мимо.
Погода в ту пору стояла суровая. К тому же мне предстояло скакать по самой бедной и унылой европейской стране. Но в небе не было ни единого облачка, а заснеженные поля тускло светились под лучами низкого солнца. В морозном воздухе пар клубился у меня изо рта и струйками вылетал из ноздрей Ратаплана, а по краям уздечки свисали прозрачные сосульки. Коню надо было согреться, и я пустил его рысью. Мне нужно было многое обдумать, и я не обращал внимания на мороз. На север и юг от меня раскинулась бесконечная равнина. Редкие ели и более светлые лиственницы росли то тут то там. Иногда встречались кое-какие постройки, но три месяца назад этим путем прошла Великая армия, и вам не надо объяснять, что это означает. Поляки были нашими друзьями, это так, но из сотни тысяч солдат фургоны с продовольствием были только у гвардейцев, а остальным приходилось полагаться на свои силы. Так что я вовсе не удивился, что нигде не наблюдается никаких следов скота, а над домишками не вьется дым. Любая страна надолго забывала о благоденствии после посещения великого гостя. Говорили, что там, где император провел своих солдат, даже крысы дохли от голода.
К полудню я добрался к деревне под названием Саальфельдт. Отсюда прямой путь вел в Остероде, где зазимовал император и располагался
