style="font-size:15px;"> Родители друзей Артема в основном говорили так:
– Не поступишь, сынок, – сразу домой, тут разберемся, работу найдем, а учиться и у нас есть где.
Родители Артема – полная противоположность. Мать смотрела на сына полными слез глазами, будто чувствовала, что расстается с ним надолго.
Отец сказал тогда такие слова:
– Ну, салага, решил в танкисты? Так иди, в курсанты поступай настойчиво и без колебаний! Дядька твой танкистом был, продолжишь традицию. Это почетно, это по-мужски. Но коль решил, то на Иркутск не надейся, не на прогулку едешь, чай, мы с матерью верим в тебя.
Сестренки Артема смотрели на него так, как будто он уже курсант военного училища, и тоже, поддавшись настроению матери на длинную разлуку, стояли тихо, наблюдая за этими историческими проводами в их семье, готовые в любой момент разреветься. И вообще братишку своего сестры очень уважали и любили.
Подруга Артема Наталья стояла грустная и так печально смотрела на Артема, что казалось: еще мгновение, и они бросятся друг к другу, вцепятся руками за плечи и будут целоваться сильно и долго, но потом Наташа лишь прижалась слегка к его груди, а перед уходом поцеловала нежно его в губы и тихо сказала: «Напиши мне, я буду тебя ждать».
А плакала она потом, когда они возвращались из порта домой. Плакала она и вечером в своей комнате, когда рассматривала их походные фотографии, где они, ряженные в индейцев, пели, плясали и гримасничали, но видела она среди всех только одного человека, это Артема. За последнее время она поняла, что этот человек ей дорог больше всех, но у нее было чувство, как бывает порой у тех, кто любит сильней и скрывает это.
Буксирный катерок подцепил баржу и медленно поволок ее к пароходу, стоящему на расстоянии около километра от берега на рейде.
Махали пассажиры с палубы баржи, махали и плакали провожающие. Баржа все дальше и дальше уходила в море, а вместе с ней уезжали люди, многие из которых потом долго будут вспоминать это расставание, а у Артема оно будет с ним всегда.
Так закончилась жизнь на Сахалинской земле еще не достигшего семнадцатилетнего возраста юноши в семье бывшего моряка, в семье, где уважали труд, где воспитывали на традициях отцов, где хранили, как могли, память предков, где не в почете были лесть, обман, где играли на гармони, гитаре, пели песни, плясали, сочиняли стихи, а главное – любили друг друга, потому что любовь была между родителями явная и настоящая, без лишних сюсюканий и показухи.
В Совгавани проторчали весь день на железнодорожном вокзале, потом сутки до Хабаровска пилили паровозом, от которого в плацкартном купе было полно черной сажи. В Хабаровске спали на скамейках в скверике, ждали билетов на Омск. На девятые сутки прибыли в Омск.
По дороге, кроме Артема, никто в книги не заглядывал.
– Кончай, Артем, дурью маяться, – говорил Лунин, – нас и так возьмут. Говорят, в прошлом году был сильный недобор.
Все, однако, оказалось намного сложнее, а конкурс был один к трем. Когда
