разлук,размахивать майкой
и складывать шалаши…
Бездомный шмеленок
станет заглядывать в теплый мир,
любой паучонок,
любой муравей – как в сказку,
а я буду с ними шутить,
выходя из ветвей,
порой надевая,
порою снимая маску.
Жанне
Самой страшной наукой была для меня
та, в которой рукою касалась огня.
Я смотрела в себя, я пыталась понять,
как ее от огня, испугавшись, отнять.
Жанна д ́Арк – это шкварка
в небесном пюре.
Так и бегает с вилкой по шару кюре,
залезает на крыши и тычет туда,
где лишь воздух и солнце,
луна и вода.
Отобедать извольте плодами земными.
Вам уже никогда
не подняться над ними.
Над светом на волоске
Я себя за волос с макушки
привязывал к небу,
я летал над светом на волоске,
я губами в губы
встречался с летом
одичалым родинкой на виске.
То весна травинкой
меня касалась,
то хмельная осень
смотрела в грязь,
то зима убийцей
с ножом казалась,
под гусиной кожей ко мне крадясь…
Эта кожа без перьев,
как смех беззубый,
как свиная щетина,
как рупь на чай.
Мне земля без перьев,
как хлеб едина,
пополам разрезанный невзначай.
Я во сне был ногой
Я нашел в нашем мире дыру.
Ее долго старались скрыть.
Я засунул руку в его нору —
и мне расхотелось жить.
Ах, зачем же он снова
решил стать собой?
Я увидел сон:
я во сне был ногой.
Она ходит там,
где нельзя ходить.
Она щупает пальцами
черствый хлеб.
И зачем-то тянется белая нить
и зачем-то совесть уходит в Не,
в небытие или к звездам,
или еще куда-то:
туда, где нет хлеба,
туда, где все радостно и пиздато.
Там у меня на коленке
сидит половинка неба.
В Лете
Я знаю только то,
что ничего не знаю
про то, что и когда
придет на смену маю…
Как будто бы июнь,
как будто снова лето.
А я стою по грудь —
меня щекочет Лета.
И ласковый Харон
веселками смешными,
меня со всех сторон
конями пристяжными —
на бережок другой.
С той стороны – и с этой.
А я ему: «Мужик!
Я не купил билета
еще на твой паром
и покупать не стану.
А в Лету я зашел,
лишь для того, чтоб рану
в груди своей промыть
и дальше в путь пуститься.
Меня на суше ждет
румяная
