Солнечный ход. Дмитрий Барабаш

      Скоро приедет палач

      в золоченой карете.

      И раз два три, раз два три,

      раз два три, раз два три.

      Бал начинается

      и по кровавому кругу.

      Ах, Александр Исаевич, не говори…

      Вспомнят ли

      первопричинную литературу

      мутные витязи

      праздничных будней России.

      Бубном ударят по черепу

      полускульптуру

      с даунским взглядом

      великого полумессии.

      Бал начинается.

      Войско стоит при параде,

      в дряблой юфти

      скрыв свои пролетарские ноги.

      Ты насвисти-ка с обложки

      старинной тетради

      музыку гимна народа

      с разбитой дороги.

      Кольца спирали, чем дальше,

      тем уже и уже.

      Хуже не будет, казалось,

      ведь не было хуже.

      Страх из потемок души

      выбирался наружи,

      в ружья, в стволы,

      в позабытые ликами рожи.

      Ах, Александр Исаевич,

      все же негоже

      телеэкран декорировать

      патиной меди.

      Время давно почивать

      на заслуженном ложе

      в лаврах, на шкуре

      облитого солнцем медведя.

      Музыка грянет,

      и цокнут смоленой резинкой

      рваные полчища

      литературных громил.

      Будет цветочница бегать

      с плетеной корзинкой

      между мазурок

      танцующих с небом могил.

      Все бесконечное

      проистекает впервые.

      Все безусловное сказано тысячу раз.

      Не зеркала, к сожалению,

      стали кривые,

      а перекрестья различных

      сословий и рас

      так изменили черты,

      означавшие лица,

      что не прочесть ни ума,

      ни стремленья к уму.

      Бал начинается —

      оп-ца-ца, лан-ца-ца, дрица —

      и предвещает грядущему веку чуму.

      Шаркнет подошвой

      по лаку наборных паркетов

      новый начальник, вершитель,

      наместник, стрелок,

      словно сошедший с грунтовки

      кровавых багетов.

      Как безошибочно точен

      в России пророк!

      Нет. Не понять. Не поверить.

      И не обознаться.

      Не изменить. Не поправить.

      Не выдержать штиль.

      Только с затекших по горло

      колен приподняться

      и написать о правах обреченного билль.

      Бал начинается.

      Скоро потянутся в книги

      странники мраморных станций

      столичных метро.

      Что там творится? Наверное,

      снова интриги,

      снова война и, наверное,

      слово не то?

      Разговор о Риме