это специально, – тихо добавляю я.
– О, сегодня ты со мной разговариваешь? – Он зол, в его глазах блеск, но он отводит взгляд. Я понимаю, что он скорее смущен, чем рассержен. Сильный. Слишком сильный, чтобы делать дурацкие ошибки на глазах у девчонки. И слишком гордый, чтобы выдать боль.
Смыкаю губы, глядя в маленький стеклянный квадрат, который здесь называется окном. Сейчас животных почти не осталось, но я слышала рассказы о летающих птицах. Может, если повезет, однажды я увижу такую. Теперь в ходу самые дикие слухи, в которые мало верится, но я от многих слышала, что за последние несколько лет они своими глазами видели летающую птицу. Поэтому я смотрю в окно.
Сегодня я увижу птицу. Она будет белой, с золотой макушкой вроде короны. Она пролетит мимо окна. Сегодня я увижу птицу. Она будет белой, с золотой макушкой вроде короны. Она пролетит мимо окна. Сегодня я…
Его рука.
На моем плече.
Кончики пальцев.
Два пальца касались меня через одежду меньше секунды, и каждый мускул, каждая связка моего тела налились напряжением, сплелись в узлы, от которых каменеет спина. Я осталась очень спокойной. Я не двигаюсь, не дышу. Может, если не двигаться, прикосновение продлится вечно.
До меня никто не дотрагивался двести шестьдесят четыре дня.
Порой казалось, что одиночество во мне вот-вот взорвется, выдавившись через кожу, и я не знала, поможет ли мне плач, крики или истерический смех. Иногда я так отчаянно хотела к кому-нибудь прикоснуться и, в свою очередь, ощутить прикосновение, что почти не сомневалась – вот-вот я попаду в альтернативную вселенную, где меня никто не найдет.
Это уже перестало казаться невозможным.
Я кричала много лет, но никто меня не слышал.
– Ты что, есть не хочешь? – говорит сокамерник тише и с ноткой волнения.
–
Меня будто ударили под ложечку.
Его глаза. Что-то в его глазах.
Я отодвинула от себя тот мир, заперла его, с огромным трудом повернув ключ.
Тьма спрятала меня в своих складках.
– Эй…
Резко открываю глаза. Словно от двух разбитых окон, рот наполнился стеклом.
– Что с тобой? – Он силится говорить безразлично, но сквозь напускное равнодушие в голосе слышится тревога.
Сосредоточиваюсь на прозрачном квадрате, вбитом между мной и свободой. Я хочу размозжить этот бетонный мир, чтобы и памяти о нем не осталось. Я хочу быть больше, лучше, сильнее.
Я хочу
