постоянно возобновляемый засос от почитательниц, смертельно влюблённых в его стихи, то ли незаживающая язва от зычного чтения, то ли это ничтожная попытка создать оригинальный поэтический имидж, по эффективности равный его попытке скрыть лысину.
Декламировал Вознесенский, долго, с выражением, голосом громким и гнусным. «Монолог того», «Монолог сего», «Треугольная Хрюша». Передышку ему давало только очередное поздравление от какой-нибудь шишки, свалившейся с ёлки советского искусства, и цветы, которые с утомительной периодичностью вкладывали ему в руки присеменившие к сцене девушки. Поэт сгибался в пояснице по направлению к подошедшей, принимал букет и с плохо скрываемым раздражением складывал его в охапку, растущую на красном рояле.
С каждым прочитанным стихотворением становилось всё более очевидно, как у Вознесенского пересохло во рту. Микрофон транслировал в зал не только его поэтические заходы и политические ходы, но и щёлканье сухого языка о наждачное нёбо и чмоки засохших губ. Но нигде не торчало ни графина с водой, ни водопроводного крана. Вознесенский еле шамкал своим большим ртом с отвисшей нижней губой, открывавшей нижний ряд вроде бы ровных, но противной формы зубов, а верхняя губа надёжно скрывала верхние зубы, так что казалось, что их вообще не было.
Сначала Вознесенский пытался облизывать сухим языком сухие губы, но, видно, вскоре осознал бесполезность этого занятия и уже просто издавал своими засохшими частями речи звуки, какие издают несмазанные механизмы.
Советская этика позволяла графин с водой только для партийных собраний, предоставляя эту привилегию политическому докладчику. А для поэтических чтений вода почиталась просто кощунственной, ибо поэт в глазах народа должен вкушать лишь влагу из источника вдохновения.
В Штатах же меня всегда радует вездесущность всяческих напитков для докладчиков любого ранжира. Некоторые на сцене вообще пьют больше, чем докладывают. А я однажды вышел на трибуну, попил кока-колы и ушёл, так и слова не сказав. Но зато выдул полную банку. И – ничего.
Хорошо всё-таки жить в Америке – как пить дать!
При всей своей грубости слово «трахнуть» является лишь эвфемизмом, трусливым уходом от единосмысленного слова «выебать».
Первоначальный смысл слова «трахнуть» – это «ударить», и к нему всегда можно прибегнуть, идя на попятный в интерпретации смысла этого слова. В эвфемизмах подобного рода выявляется стремление подменить наслаждение жестокостью или неразличимо перемешать их. То есть и здесь общество накладывает свою лапу, поскольку его задача – дискредитировать наслаждение, выдавая его за опасное действие, прежде всего связанное с болью или иными ужасающими последствиями.
Известно, что Бродский говорил:
Главное – это величие замысла.
Хорошо, а чем не велик мой замысел – сделать непристойное романтическим, постыдное – почётным, грязное
