зашевелился, шагнула в сени. И в ярком солнечном свете показалась не то смущенная, не то виноватая рожа Прохора.
Варвара Ивановна захлопнула дверь, быстро пробежала назад, к кровати, и села, прикрывшись одеялом.
Дверь медленно отворилась, и в нее сначала просунулся толстый нос Прохора, а потом и весь он сам пролез бочком в хату:
– Чего изволите, ваше превосходительство?
Денщик стоял у порога, потупивши голову, – старался не смотреть на полуобнаженные полные плечи генеральши и ее голые ноги.
– Ты чего влез? Разве я тебя звала? – накинулась на него Варвара Ивановна. – Где все девки? Что это значит? Куда они ушли?
– Барин услал.
– Куда услал? – встревожилась Варвара Ивановна, чуя недоброе.
– Домой.
– Как домой? Куда домой?
– В Рождествено.
Варвару Ивановну точно обухом ударило.
– Ты пьян. Ты… – запнулась она от гнева.
– Никак нет, ваше превосходительство, я не пьян! – впервые поднял он на барыню глаза: ему действительно хотелось бы выпить, но еще сегодня нигде не довелось.
– Что ж он, старый бес, с ума сошел? – дрожащим от слез голосом закричала Варвара Ивановна. – Почему он услал?
– Ляксандра Васильич говорят: а чего ж, говорят, им здеся баклуши бить?
– И кроме тебя, дурака, никого не осталось?
– Зачем никого? Есть. Ульяна есть. Она за Наташенькой побежала. Я сейчас…
И он уже повернулся к двери, но в это время в хату вбежала Ульяна.
Прохор воспользовался ее приходом и поскорее шмыгнул в сени – подальше от беды.
Из хаты несся плач рассерженной, расстроенной барыни.
«Ничего: бабьи слезы дешевы!» – думал Прохор, идучи ставить для барыни самовар.
И он оказался прав: барыня скоро поутихла и успокоилась. А когда к чаю пришел племянник Николай Сергеевич, который поместился в соседней хате, Варвара Ивановна уже смеялась…
Такую, смеющуюся и веселую, застал ее Александр Васильевич, возвратившийся сегодня из лагеря несколько раньше вчерашнего.
Суворов тоже был в отменном настроении, – день складывался как-то хорошо. Надоедливые, хозяйственные дела улажены, о них можно уже долгое время не думать; девки, которые раздражали бы своей всегдашней суетой и бездельем, уехали, больных в лагере немного, не более пяти человек на полк, егеря стреляли на ученье хорошо; и, главное, дома его ждали Варюта и Наташенька.
Чтобы ни делал Александр Васильевич – смотрел ли, как полужены ротные котлы, следил ли за тем, как егеря быстро заряжают ружья, – но все время сегодня где-то стояла мысль о жене и дочери.
Не доходя до Трохимовой хаты, Александр Васильевич на улице увидал Наташеньку. Она вместе с какими-то крестьянскими ребятишками играла возле низенькой хаты. Была Наташа в одном платьице, с непокрытой головой и босая.
Александру Васильевичу понравилось это. Вспомнилось, как он, бывало, в детстве, в Рождествене, вот так же целыми днями играл на улице
