губернатора и так полно хлопот с прилетом эний. Теперь ему еще придется выслеживать того парня, что пришил посла – надо же ему показать, что в колонии поддерживается законный порядок и все такое. У меня двоюродный брат у старшего констебля работает, так они там с ног сбились.
– Угу, – кивнул Рамон.
– Я просто подумал… ну… Ты ведь ошиваешься иногда в «Эль рей».
– Не вчера, – насупившись, буркнул Рамон. – Можешь сам у Микеля спросить. Я там не весь вечер провел.
Патрисио улыбнулся и осторожно шагнул назад. Чупакабра испустила негромкий электронный рык, и окружавшая ее толпа разразилась хохотом и аплодисментами.
– Ну ладно… – протянул Патрисио. – Я просто думал. Ты же понимаешь…
Разговор как-то скис. Патрисио улыбнулся, кивнул и захромал вниз по склону.
– Это ведь не ты, правда? – наполовину прошептала, наполовину прошипела Елена. – Не ты убил этого гребаного посла?
– Никого я не убивал, тем более европейца. Что я, дурак, по-твоему? – отозвался Рамон. – Почему бы тебе не посмотреть этот твой гребаный парад, а?
Когда веселье начало выдыхаться, уже сгустилась ночь. У подножия холма, на поле у дворца подожгли огромную кучу дров, которыми была обложена фигура Горе-Старца – мистера Хардинга, как называли его колонисты с Барбадоса – наспех сколоченное изваяние, гротескная карикатура на европейца или norteamerikano[4], с выкрашенными зеленым щеками и длиннющим как у Пиноккио носом. Костер разгорелся, и исполинская кукла начала размахивать руками, крича, будто от боли, и Рамона вдруг пробрал озноб, словно ему предоставили сомнительную возможность созерцать мучения души, обреченной на геенну огненную.
Подразумевалось, что Горе-Старца испепеляли все людские невзгоды минувшего года, но, глядя на то, как извивается в огне кукла, слушая ее усиленные электроникой стоны, Рамон не мог отделаться от мысли, что это сгорает его удача и что с этой минуты его не ждет ничего, кроме невзгод и лишений.
И одного взгляда на Елену – продолжавшую молча сидеть с накрепко сжатыми, побелевшими губами с того самого момента, когда он нарычал на нее – хватило, чтобы подсказать: пророчество это начнет сбываться очень и очень скоро.
Глава 2
Он не имел намерений возвращаться раньше, чем через месяц. Даже при том, что они натрахались накануне ночью после одной из обычных своих ожесточенных ссор, терзая друг друга, как два обезумевших от желания зверя, он решил уйти прежде, чем она проснется. Задержись он – и они поссорились бы снова, и она, возможно, все равно выставила бы его взашей; помнится, он засветил ей вчера бутылкой, и она наверняка припомнила бы ему это, протрезвев. Правда, не будь того убийства в «Эль рей», он мог бы и задержаться еще в городе. Елена скорее всего остыла бы через денек-другой – по крайней мере настолько, чтобы они могли разговаривать, не срываясь на крик, вот только новости о смерти европейца и губернаторском гневе заставляли его испытывать в Диеготауне острую клаустрофобию. На портовом складе, куда
североамериканца (
