и вошел в кабинет, стараясь держать спину прямо.
В кабинете горел яркий электрический свет, Салима работала за ноутбуком. Подняв голову, она кивнула адмиралу доброжелательно. Закрыла крышку ноутбука, и кошмарный конгломерат электрических вихрей уснул. Следующим движением она погасила свет. Пасмурный день был темноват, и на столе появилась свеча.
– О, спасибо, – адмирал испытал искреннее облегчение и столь же искреннюю благодарность. Справедливости ради, большинство окружающих вели себя терпимо по отношению к пленнику, но не принимали всерьез его страданий из-за электричества: недоумевали, посмеивались и поплевывали на его дискомфорт.
– Надеюсь, вы не в обиде на моих телохранителей, – мягко промолвила Салима. – Ими руководит исключительно забота о моей безопасности.
Тонкий намек? Но он и не думал причинять ей вред. Он не самоубийца.
– Я прочла ваше письмо, адмирал. Оно меня… заинтриговало.
В колеблющемся свете свечи глаза кажутся глубокими, а на дне их пляшут искры. Лицо в полутени, ни одной морщинки не разглядеть. А вот ей хорошо было видно лицо мересанца, стоящего против окна, куда еще проникал бледный свет серого пасмурного вечера. Растерянное, подавленное… но уже начавшее оттаивать.
– Ну, адмирал? Скажите же что-нибудь.
– Вы можете называть меня просто т’Лехин, – он хотел, чтобы она видела в нем прежде всего не вражеского адмирала, а мужчину.
– Благодарю, т’Лехин, – отозвалась она. Не предложила в ответ звать себя по имени. Быстрого покорения вершины не получится. Но то, что она вообще согласилась на встречу с ним, внушало надежду.
– Салима ханум, – он решил, что пора бы перейти к делу, – с тех пор как я увидел вас на станции, – он сумел сдержать непроизвольную гримасу при упоминании проклятой станции, – я все время думаю о вас.
Она чуть подняла бровь.
– Если вы обратитесь к хорошему психиатру, он излечит вас от навязчивой идеи.
– Нет, – запротестовал т’Лехин, – я не хочу от этого лечиться! Эти мысли мне приятны. Я не устаю надеяться, что они перестанут быть только мыслями.
Салима хмыкнула про себя. Она могла представить, что это за мысли. У большинства мужчин фантазии весьма однообразны. Хайнрих нравился ей не в последнюю очередь тем, что мыслил творчески.
Мересанский адмирал, осмелев оттого, что его гневно не прерывают, продолжал говорить, раскрывая тему глубже. Какая-нибудь недалекая девица пала бы под грузом лапши на ушах уже на второй минуте. Но Салима не была до такой степени наивна и в юности. К нынешним же годам за плечами был богатый опыт подобных переговоров, адмирала она раскусила сразу и потеряла интерес. Если бы в нем говорило искреннее чувство или хотя бы естественное желание – она, возможно, пошла бы ему навстречу. Не сразу и не безусловно, однако такой вариант можно было бы рассмотреть. Внешность у мересанца странноватая, но не отталкивающая, а скромное телосложение
