короткими, за исключением последнего, где было оглашено судебное решение.
Кроме последнего заседания запомнилось лишь первое, точнее не само заседание, а его преддверие, когда я впервые столкнулся с нашим обидчиком.
Я опознал его еще издали. К нам с Санькой двигалось что-то громадное, заслонившее собой яркий свет, струящийся из большого окна, расположенного в торце коридора. Это был типичный крестьянин, упакованный в военную форму. Белых офицеров большевистские комиссары безошибочно опознавали по выправке, как бы они не маскировались. Точно так же, как ни ряди крестьянина, его видно сразу. Его сопровождало несколько мелких людишек, незаметных на его фоне.
– Вот он стоит. Так что заседание состоится, – басила фигура кому-то из мелких, очевидно адвокату, – Постарайся, чтоб сегодня же покончить с этим делом.
– Вряд ли выйдет за один день, если упрутся, – возразил мелкий.
– Я ему упрусь. Я его еще за оружие привлеку. Это он милиции мог лапшу на уши вешать. Пугач он им показал. Меня-то не обманешь. Что молчишь? – вдруг обратился он к Саньке, – Или ты только дома смелый с пистолетом? – явно задирался “истец”. Это уже было очевидным. “Здоровый жлоб. Палкой не убьешь”, – мелькнуло в голове. Санька молчал, не отвечая на провокацию.
– Еще и стрелять не умеешь, – продолжил провоцировать жлоб, – Два выстрела и оба мимо. Знал бы, что ты так стреляешь, размазал бы по стенке. Никакой суд бы не понадобился, – подойдя к Саньке, со злобой басил он свой монолог.
– Дурак ты, дядя, – не выдержал словесного поноса брат, – Если бы я целился в тебя, ты бы здесь не стоял. А нужно будет, не промахнусь – мишень слишком крупная, дядя.
– Смотри ты, осмелел, заговорил. Думаешь, тебе твой чокнутый братец поможет? И не таких видали. Никто и ничто тебе не поможет. Вылетишь из этой квартиры пробкой. Кстати, а не твой ли это сумасшедший брат? – показал он пальцем на меня и покрутил им у виска.
И тут я сорвался. Еще во время монолога этого придурка меня начало трясти, как в лихорадке. Но, чем громче он басил над головой, тем ярче разворачивалась в моем сознании картина недавних событий. Я вдруг почему-то представил, что все еще нахожусь в госпитале, в коридоре процедурного кабинета, куда нас, троих “психов”, привели два медбрата. Вот они все стоят рядом со мной.
“Это уже было. Почему повторяется? Нас обязаны пропустить без очереди. Почему этот басовитый нас оскорбляет? Да это же многоликий полковник Кац! Почему он в Харькове? И здесь от него нет покоя. Но, я успею. Я задушу его раньше, чем ему помогут”, – решил, чувствуя, как все мышцы наливаются кровью, а голова праведным гневом. Сначала этот полковник Кац назвался ветврачом полигона. Он надоел мне на дежурстве своей сумасшедшей собачкой: “Где ее голова? Куда дели голову?” Откуда я знаю, где голова. А потом притворился крупным начальником и орал на меня в штабе полигона. Этот гад хотел посадить меня в тюрьму. Он орал во все свои телефоны. А бедный графин
