мы всё свалили на голову Шопенгауэра. Этот день в учительской был, кажется, самым шумным и весёлым. Впервые все учителя из школы в село возвращались вместе. Всю дорогу острили, дурачились, на разные лады высмеивая «великого пессимиста». Удивила нас Шура, под конец она воскликнула:
– А что, ребятушки, пожалуй, Шопенгауэр-то был прав. Я вполне с ним согласна!
Верочка, возмущённая философом, обозвав его дураком, всё ещё ерепенилась, утверждая, что этот противный старый холостяк подрался однажды на кухне со своей кухаркой, вот отсюда и вся его философия. С этого дня нашему затворничеству пришёл конец. В тот же вечер, прихватив с собой книжонку Шопенгауэра, мы собрались у Верочки, но читать, к общему удовольствию, нам не пришлось – в лампе монашек выгорел керосин, при свете лампадки пили чай из монастырского сервиза. Теперь наша дверь в трактире совсем не закрывалась, мы пустились в другую крайность – отбросив затворничество, стали гулять по всей ночи, возвращаясь под утро в свой трактир поодиночке. Вместе с этим нарушилось и привычное расписание дня. Аппетиты наши росли, а меню и порции хозяйкой заметно сокращались, не совпадали и прогулки наши перед сном на подсобную территорию. Собака в эти дни совсем лишилась голоса.
На свадьбу Григория мы были приглашены шаферами. Нам пришлось обрядиться в белые перчатки и на потеху всему селу нести венцы над головами новобрачных от самой церкви до дома жениха. За пиршественным столом все гости, кроме учителей, управлялись руками, обходясь без ножей и вилок. Самогонку по всему селу гнали свободно. Нам впервые пришлось принять «боевое крещение». Под утро мы отправились со своими учительницами в школьный сад. Ночь была необыкновенная. Таинственные тени деревьев, серп луны, тишина. Каким-то образом очутился наедине с Верочкой. Сидя на каких-то брёвнах, мы, обнявшись, слушали песни девок на селе, но чувствовал я себя глупцом. Меня охладил первый поцелуй с привкусом махорки. Роман с Верочкой не состоялся.
Леонидыч, страстный любитель общества и театра, радостно приветствовал нашу новую политику открытых дверей. Он затеял любительский спектакль, была выбрана пьеса «Шельменко-денщик», осталось распределить роли. Георгию дали роль дядюшки-холостяка – военного в отставке; роль молодого повесы, его племянника, досталась мне. У Леонидыча главная роль денщика, он был неподражаем и подлинно талантлив! В первом действии чудаковатый дядюшка рассказывает о днях своей молодости, хвастаясь, он крутит ус, игриво звякает шпорами и, топнув каблуком, вдруг кричит, хватаясь за больную ногу: «Ах, проклятая старость!» Молодёжь хохочет, и громче других я – «ветреный беспечный его племянник».
Среди невинных развлечений неожиданно, как снег на голову, на учителей сваливается военная повестка – вызов в мобилизационный отдел города Новохопёрска. Начались сборы в дорогу. Возле нас сразу объединились все женские сердца. Был, конечно, привлечён и Леонидыч, который, руководствуясь опытом своей жизни, вручил
