и принялись донимать ее вопросами.
– А какая она, твоя мать? Откуда ты родом? Сколько у тебя братьев и сестер?
– Слишком много.
– Это понятно, но сколько?
– Слишком много.
– Мам, мне нужно знать, сколько, потому что я составляю фамильное древо!
Вздох. Закатившиеся глаза.
– Одиннадцать.
– ОДИННАДЦАТЬ?!
– Кажется…
Любая правда о ее прошлом была невидима для всех, кто не входил в семью. Она вальсировала по миру как гламурное, прекрасное, смутно итальянистое видение. Однако мы видели трещины – как они постепенно проявлялись, углублялись и, наконец, вскрывались. Да, она была суперкрутой, и красивой, и очень нас любила. Но еще она порой напивалась, срывала картины со стен, и усыпала лестницы битым стеклом. Она мешала ксанакс с вином, оказывалась голая за захлопнувшейся на замок дверью спальни, а потом пыталась влезть внутрь по стене дома, приставив к ней стремянку и выбив окно. Как-то раз она угодила в один реабилитационный центр с Линдси Лохан, но тсс, это секрет. Однажды «случайно» переборщила с лекарствами, когда путешествовала по Италии. Мне было тогда шестнадцать. Я была дома с сестрой, когда папа позвонил из Калифорнии, чтобы рассказать об этом.
– Ваша мать в больнице. У нее передозировка валиума.
– Ой!
– Она три дня пролежала в коме. Теперь пришла в себя.
– В чем пролежала?
– В коме. Теперь пришла в себя. Они мне только сейчас позвонили.
– Ты туда поедешь?
– У нее обратный рейс уже во вторник, а пока я туда доберусь…
– Ладно.
У моих родителей было мало общего, но попытки убить себя были тем самым клеем, который скреплял нашу семью.
После того как папа повесил трубку, я повернулась к сестре.
– Мама три дня была в коме, по всей видимости. Но теперь пришла в себя.
– В коме? Почему?
– Приняла слишком много валиума.
– Ой!
Мы немного постояли, помолчали.
– Может быть, отправить ей эсэмэску? – предположила Люси.
– Хочешь – отправь.
– Она может на нас разозлиться. Если поймет, что мы знаем.
– Тогда не отправляй.
Родители спали в отдельных комнатах, вели каждый свою жизнь и имели разные интересы, из-за чего мы с Люси тоже были отдельными существами. Они давали нам с сестрой всю свободу, о которой можно было только мечтать, и еще немного сверху. В результате родительской безалаберности я превратилась в гиперактивное чудовище, препиравшееся со школьными директорами и обожавшее театральность. Моя сестра, напротив, стала мрачной и саркастичной. Мы жили в доме, который часто казался пустым: мать запиралась в «своей
