питания и потребкооперации. Разумеется, при поддержке Департамента торговли и услуг и мэрии.
– А что, у работников торговли и питания сохранился профсоюз? – спросил я приободренным тоном.
– Профсоюзы много где сохранились, – осторожно заметил шеф.
– Может, и у нас в телекомпании такой профсоюз создать? – как бы между прочим сказал я, заметив осторожность шефа.
– А смысл? – покосился на меня шеф.
– Чтобы бороться с произволом начальства, Гаврила Спиридонович, – ответил я и посмотрел на шефа ясными глазами.
– А где ты видишь произвол? – недовольно спросил шеф.
– Пока нигде, – констатировал я, вздохнув. – Но мы ведь от него не застрахованы, так ведь? Поскольку действующее законодательство смотрит на антагонизм в отношениях между работником и нанимателем сквозь пальцы. То есть попросту никак не реагирует и не наказывает нерадивых начальников, набивающих свои карманы деньгами, что должны принадлежать трудящимся. – Для усиления сказанного я поднял вверх палец и строго посмотрел на шефа. – Поэтому-то и происходят задержки заработной платы, незаконные увольнения, прочие безобразия и беззакония…
– Ну-ну, продолжай, интересно послушать, – скрестил Гаврила Спиридонович на груди руки.
– Вот раньше Трудовой кодекс регламентировал такие отношения, – продолжал я. – Все было расписано и разложено по полочкам: что можно, а чего нельзя. И при нарушениях прав рядовых работников за них вступался профессиональный союз и закон. Говорят, без весомой причины нельзя было уволить даже нерадивого работника. Скажем, пьющего… – Шеф лишь только хмыкнул. – А теперь все мы, наемные работники, вынуждены терпеть выходки начальства и заискивать перед ним, опасаясь увольнения. Дескать, доброго здоровьица вам, Иван Сидорович… – Для пущей убедительности сказанного я даже согнул спину до хруста в позвонках. – Ведь найти приличную работу, да и работу вообще, сегодня не так уж и легко. А таким, как мне, которым под тридцатник, и подавно! Остается только пенсии ждать.
Я перевел дух и преданно посмотрел в суровые глаза шефа.
– Балабол ты, Старый, каких еще поискать, – сделал вывод шеф и беззлобно усмехнулся.
– Есть немного, – честно признал я.
– А вот то, что ты за словом в карман не лезешь, – это даже хорошо. Может, тебя поставить в прямой эфир? Адреналин, импровизация, быстрота мышления, как ты на это смотришь?
– А что, задумывается новая программа в прямом эфире? – посмотрел я на шефа с надеждой.
– Пока нет, – быстро ответил шеф. – Но при появлении таковой я непременно буду иметь тебя в виду.
– Благодарю, шеф, – с чувством произнес я. И приложил руку к сердцу. Подумав, кланяться не стал (как-то уж перебор будет).
– Чего ты стоишь, будто бы столбняк на тебя нашел, присаживайся, – указал шеф на свободное место напротив себя.
Я с готовностью опустился на стул.
– Ладно… Так ты слышал о таком поварском конкурсе или нет? – снова спросил он.
– Только краешком уха, – теперь уже я покосился на шефа. – Значит, это и есть ваша задумка, ради которой вы меня вынули из дела о вагонах с евро? Кстати, а как насчет кладбища бомжей на Белорусском вокзале, которое за одну ночь залили бетоном?
– Ну-у, – неопределенно протянул шеф.
– А как насчет четырех смертей бомжей, зарезанных одинаково и очень профессионально? Ведь эти смерти не случайны. И ведь произошли они вовсе не от антисанитарного образа жизни, каковой ведут эти бомжи, о чем мне пытались втереть очки высокопоставленные полицейские чиновники, когда я с ними встречался.
– Вынужден согласиться, – хмуро посмотрел на меня шеф.
– И расследование гибели этих бомжей до сих пор так и не началось… А как насчет смерти старшего участкового уполномоченного капитана полиции Лакшина? Что, шеф, мы про все это умалчивать будем? Как будто ничего этого и не было?
– Пока будем! – шеф шлепнул по столу ладонью так, что из настольного прибора выскочили ручки и карандаши. Надо признать, он умел наводить страху, в особенности на репортеров. – И обстоятельства этого умалчивания тебе хорошо известны. Или ты хочешь, – он почти зло посмотрел на меня, – чтобы с нашей телекомпанией сделали то же самое, что в две тысячи восьмом году сделали с газетой «Московский репортер» (ее попросту задушили после одной неугодной властям предержащим публикации), в которой ты работал? Тебе ли не знать, как это бывает… Ты этого хочешь, что ли? Спишь и видишь, чтобы нас прихлопнули на хрен? Или желаешь помереть от той антисанитарии, что те самые бомжи? – сузил он глаза.
– Нет, я не хочу, чтобы нас прихлопнули на хрен, как «Московского репортера», – не сразу ответил я. –
