как тяжела была ее привычная ноша. Ни слова не говоря, мужчина (лица которого она никак не могла вспомнить) взял ее из Лилькиных рук. Так хорошо ей давно уже не было. Вместе они продолжали подниматься в гору. С каждым шагом в ее груди ширилось тепло. Незнакомец просто разделил с ней путь, и постепенно, исподволь, она начала привыкать к тому, что он идет рядом. В здании старой почты, в тусклом, сером коридоре он впервые поцеловал ее… В тот миг вся копившаяся в ней годами нежность высвободилась, плотины рухнули, их унесло, будто бы и не бывало. В сонной той реальности Лилька видела, осознавала все, до мелочей, до самых неважных пустяков, но люди в очередях, стеклянные полустенки, дверные проемы, слова, числа с этой минуты стали лишь ничего не значащим фоном. Главной же была необходимость познать этого человека до конца. Ему предстояло уехать. Но Лилька не могла расстаться с ним, не окунувшись в него до самого донышка, хотя и не сомневалась: он вернется, как только сможет. Но то была жажда, утоление которой не терпело отлагательств, желание, обуздание которого было бы „смерти подобно“. Она не отпускала его и верила ему, как самой себе… И понимала – это НАВСЕГДА…»
…Кажется, так верить и так любить в жизни ей не доводилось. Иногда Лильку посещало опасение, что она вообще не способна на это. Теперь она точно знала: ЭТО в ней есть. Ведь это же был ЕЕ сон. Просто страх ошибиться не давал ей смелости. Боясь рискнуть, она не давала себе шанса. Сон отвечал на вопрос: « Как распознать то единственно правильное, самое нужное?» Ощущение, подобное возвращению домой, стало ответом.
Теперь главным было идти. Идти навстречу, идти, что бы там ни было, подниматься в гору, не смотря ни на что, понимая, что путешествие может оказаться очень долгим.
И она пошла. «Делай, что должно, и будь, что будет!»
Больше она не стоит на месте. Она не плывет по течению, она плюет на привычные потерявшие вдруг свою важность закономерности! Но чутко прислушивается к знакам. Преодолевая инерцию и нерешительность прежних лет, пробирается неведомыми тропами, учась и видеть, и быть заметной. Ну, чистый индеец в дни примирения племен на всеобщем празднике жизни!
2
И все одно к одному. Вот и праздник – ежегодная городская ярмарка. Сколько лет знакомые зазывали Лильку присоединиться к ним, но у нее всегда находились причины оставаться в стороне.
Ярмарка! Ярмарка! Ох, уж эта ярмарка! Не книжная, сорочинская, тщеславная, а зимняя, ее собственная – первая в жизни! Яркая, шумная, воодушевляющая и разнообразная, внутри которой веселая лепота соседствует с корявыми потугами, радость – с алчностью, зависть – с щедростью, возвышенное и виртуозное – с простым и доходчивым. Сгусток жизни – все в ней есть: и великое и ничтожное.
В нее-то после многих лет сидения в засаде у тихого омута домашних проблем с головой и окунулась Лилька.
Ого-го! Что это было! Кому-то может и ничего, дело привычное, ведь все в этом мире приедается, но после долгого поста и черная
