и неохотно: приверженность собственности неприлична, как неприлично рукоблудство, в котором не пристало признаваться вслух. Та культура, к которой принадлежит наш соотечественник, трактует обладание собственностью как некую дань человеческому несовершенству, как «попущение господне», в котором стыдно признаваться. А потому «хорошо и правильно» декларировать уверенность в том, что в некой эсхатологической перспективе собственность сгинет и настанет другая, настоящая жизнь. Что многими с готовностью исполняется. Однако в условиях реальности взыскания традиционной для россиянина культуры все чаще трансформируются в следующее: «Деньги, конечно же, зло, и в некоторой перспективе они сгинут, но хотелось бы, чтобы у меня их было побольше». При этом зачастую человек чувствует себя весьма некомфортно. Почему? Попробуем разобраться.
Вспомним яркий и колоритный феномен нашей недавней истории – «новых русских». Их отличали два признака: демонстративно престижное потребление и презрение к «совку». Демонстративное потребление в СССР было занятием опасным. С годами энергия борьбы с «ловкачами» и «делягами» иссякла, и можно было позволить себе многое. Однако существовала мощная инерция, заставлявшая состоятельных людей быть осторожными. И рядом с нею – вечный низовой протест против социального расслоения. Ненависть к «богатеям», посмевшим зримо попрать стандарт всеобщей бедности либо скромного достатка, не выделяющегося скандально из общего фона. «Новые русские» попрали эту великую конвенцию. Трагедия состояла в том, что маленькому человеку некуда стало податься: в новой ситуации сигналы в «инстанции» были бесполезны. Ловчилы прорвались к власти, и простому советскому человеку оставалось ненавидеть и призывать кару небесную на их головы.
Демонстративное потребление и презрение к «совку» лежали в общем тренде – в отказе и дистанцировании от возведенной в безусловную добродетель скромной бедности. С первых дней существования «новые русские» оказались в среде, отторгавшей их самих, их образ жизни, их культуру. Лишавшей их существование нравственного оправдания и смысла. Важно осознать, что причины этого отторжения не исчерпываются семьюдесятью годами советской власти и усилиями Агитпропа. Советский обыватель знал, что уровень жизни статусных писателей и композиторов несопоставим с их собственным. Но это – «уважаемые люди». В переводе на русский язык, образ жизни последних был санкционирован сакральной властью, кроме того, благоденствующих творцов было не так много. Их существование свидетельствовало о прикосновенности к сакральной власти. А тут… миллионеры, выросшие на соседней улице, из вчерашней шантрапы. В этом было скандальное попрание вечных законов бытия традиционного сословного общества. Отсюда – замыкание слоя «новых русских» и их дистанцирование от массы советских традиционалистов.
По всему этому проблема собственности на наших просторах разработана минимально. Помимо позавчерашних марксистских штудий о возникновении частной собственности
