Т. И. Заславской, который на Западе назвали «Новосибирским манифестом»? Но если отступить еще назад, всплывает в сознании так называемая косыгинская реформа 1965 г., когда группа экономистов под руководством председателя Совета министров СССР А. Н. Косыгина предложила ввести в плановое хозяйство элементы рыночной экономики, и этот проект был бесславно похоронен.
Непонятно, о каком «врожденном пороке вынужденного процесса» идет речь? Действительно, всякий переходный период отмечен хаотичностью и неуправляемостью. Но политологи и социологи до сих пор спорят, был ли этот хаос нормой переходного процесса или же он был сконструирован за бугром и осуществлен как первая «цветная революция»?
Наконец, является ли хаос необходимым условием для того, чтобы избежать катастрофического распада общества? Не уверен. Если речь идет о хаосе времен перестройки, то он был не таким уж всеобщим и критическим. Другое дело, что переходный период был слишком резким и коротким, обремененным огромными потерями людей и материальных ценностей, – это действительно так.
Следующая проблема – это социокультурные основания и логика перехода. «Вынужденная демократия versus вырожденный политический режим – такова формула этого «перехода»» [Левада, 2000: 167].
Иной подход к изучению переходного периода предложила Н. Ф. Наумова. Ее подход исторический и даже историософский. Наумова связывает этот период как поиск ответа на вызов российской цивилизации, находящейся в кризисной и даже катастрофической переходной ситуации. «Российская цивилизация рассматривается нами как системный результат “ответов” человека на продолжительные стрессовые ситуации в обществе, связанные прежде всего с запаздывающими модернизациями». Их повторяемость позволяет накапливать, передавать из поколения в поколение опыт жизни в кризисных ситуациях, осмысливать и обобщать его. В культуре возникает некоторая особая подсистема вполне осознаваемых установок, образцов поведения, ситуационных реакций и долговременных жизненных стратегий. Она включается человеком в “узнанных” критических ситуациях, позволяя ему быстро и эффективно сформировать свой адекватный, даже опережающий, ответ на очередной вызов исторической судьбы» [Наумова, 1999: 25].
Согласен, что такой цивилизационный период, как переход от НТР-3 к НТР-4 с множеством сопутствующих изменений, носит критический характер. Верно, что опыт пребывания в критических ситуациях со временем накапливается, и такие критические “переходы” становятся узнаваемыми и что ответы на них, как свидетельствует исторический опыт, рациональны и системны. Но вот дальше данный подход к рассматриваемому нами переходу практически не применим.
Во-первых, этот подход к переходу от НТР-3 к НТР-4, понимаемому здесь как движение к качественно новому способу производства и образу жизни, для целей «узнавания» и понимания, что делать и как себя вести, здесь неприменим. Мы сейчас имеем дело не просто с очередным, даже глубоким кризисным периодом, а с изменением способа
