природа, казалось, была исполнена умиротворения в необозримом русском безмолвии.
А еще он иногда думал: как странно, что когда он стоял на берегу возле церкви и глядел в бескрайнее небо над бесконечной степью, то, куда бы ни плыли облака, само небо казалось подобным великой реке, одновременно неподвижной и уходящей вдаль, вечно уходящей.
И легкий ветерок с востока пролетал над землей, едва касаясь.
Глава третья. Татарин
Широкое монгольское лицо всадника было настолько обветренным, что приобрело охристо-коричневый оттенок.
Борода и усы его, жидкие, черные, ниспадали отдельными прядями.
Поскольку дело было зимой, он был закутан в пышные меха, а под ними скрывались одеяния тончайшего китайского шелка. Он носил войлочные носки, а поверх них – тяжелые кожаные сапоги. Голову его венчала меховая шапка.
На самом деле ему исполнилось всего двадцать пять, но ветер и непогода, война и лишения, которым он постоянно подвергался в открытой степи, превратили его в человека без возраста.
На поясе у него висела кожаная фляга с перебродившим кобыльим молоком, кумысом, который так любили его соотечественники. К седлу был приторочен мешок с сушеным мясом. Ведь монгольский воин всегда выступал в поход, запасшись всем необходимым.
Среди самого необходимого была и жена: вместе с сыном-младенцем она ехала в гигантском верблюжьем обозе, который перевозил имущество позади войска.
Лишь одним этот воин отличался от других. Четыре года тому назад вражеское копье едва не вонзилось ему в левый глаз, но только глубоко рассекло высокую скулу, соскользнув наискось по щеке и отрезав ему почти все ухо, так что от него остался только неровный обрубок. «Повезло», – заметил он и более об этом не думал.
Звали его Менгу.
Медленно двигалось гигантское войско по замерзшей степи. Как обычно, оно было выстроено пятью отрядами: по два, друг за другом, в авангарде и в арьергарде, с каждого фланга, а пятый отдельно располагался посередине.
Менгу находился на правом фланге. За ним ехала сотня, которой он командовал, легкая кавалерия, где каждый всадник был вооружен двумя луками и двумя колчанами и мог стрелять прямо с седла, скача галопом. Луки были устрашающим оружием: очень большие, составные, с силой натяжения тетивы, равной трем с половиной пудам, то есть более мощные, чем прославленные английские «длинные луки». Их дальнобойность доходила примерно до ста пятидесяти саженей. Как и все его люди, Менгу научился стрелять из лука в возрасте трех лет.
Слева от него ехал отряд тяжелой кавалерии, вооруженный саблями и копьями, боевыми секирами или булавами – что кому было более по вкусу – и арканами.
Сам Менгу восседал на вороном скакуне, и потому в нем тотчас можно было узнать воина Черного отряда – элитной ханской гвардии. В огромном табуне запасных коней, перегоняемых позади войска, бежали и его четыре жеребца, все вороные.
Он
