таковы, что, оказавшись в положении Иосифа Прекрасного, бегущего ласк жены Потифара, молодой человек выглядит довольно комично и даже жалко. Особенно если тут еще примешивается долг живейшей благодарности и симпатия, ибо Машенька была, хоть не красавица, но очень и очень мила.
В конце концов обошлось. Алеша поступил немножко жестоко, но честно: рассказал про Симу, и Машенька, благородная душа, поняла. Даже предложила, что будет под Алешину диктовку писать счастливой сопернице письма, однако это было бы уже чересчур.
После ранения Романов невесте ни разу не написал, да и от нее весточек не было. Последнее неудивительно, поскольку госпиталь несколько раз переезжал с места на место. Сам же он не мог держать перо, а потом, когда кое-как обучился карябать левой, подумал, что эффектнее будет заявиться лично. Наверняка Сима читала про геройство вольноопределяющегося в газете, места себе от тревоги не находит. Тут-то он и объявится: с крестом, с лычками, с рукой на черном платке.
Через восемь недель после ранения младший унтер-офицер А.П.Романов был выписан в бессрочный отпуск и отбыл в Санкт-Петербург.
При трогательном расставании получил от Машеньки закапанную слезами инструкцию с рисуночками (как разрабатывать руку, чтоб не сохла) и маленький каучуковый мячик – тренировать пальцы.
Фронтовая карьера добровольца была закончена.
Возвращение героя
Однажды ноябрьскими сумерками на крыльцо маленького, знававшего лучшие времена особнячка у Невской заставы поднялся увечный защитник отечества в накинутой на плечи шинели. Встал перед медным колокольчиком, но позвонил в него не сразу, а минут через пять.
Сначала поставил чемоданчик и продел левую руку в рукав, правое же плечо шинели отвел подальше, чтоб было видно черную перевязь. Подумав немного, раскрыл пошире и левый отворот – там блеснул георгиевский крест. Поправил фуражку. Посмотрелся в маленькое зеркальце и, кажется, остался собою доволен. Взволнованное лицо просияло улыбкой.
Не может быть, чтобы Симочка долго сердилась на раненого героя. Ну да, ушел на фронт не попрощавшись, написал уже из эшелона. И после ранения не давал о себе знать. Но ведь не к цыганам на острова ездил – Родину защищал. И вернулся со щитом. То есть, собственно, даже на щите. Если учитывать тяжкое ранение.
Главное ни в коем случае не оправдываться. Просто сказать: «Любимая, это я». Или еще лучше: «Господи, как я по тебе соскучился».
Охваченный новым приступом волнения, он дернул за язычок. Колокольчик зазвонил громко и страстно.
Хорошо бы открыла не горничная, а сама Симочка. Но лучше горничная, чем матушка Антония Николаевна. Она Алеше никогда не симпатизировала.
– Глашка, звонят! Открой! – донесся откуда-то из глубин дома звучный мужской голос. – Глафира! Где она? Что за черт?
Точно такой же вопрос возник и у Алеши. Что за черт? Какой такой крикун распоряжается в доме Чегодаевых?
