добровольный подарок проходит как местный национальный обычай.
После этой небольшой юридической консультации я окончательно попрощался с ним и вышел.
Мокрый дворик милиции сверкал на еще нежарком утреннем солнце. Милиционер деловито поливал из шланга молодую яблоню. Когда струя попадала в листья, раздавался глухой шелест, и по листве пробегал мощный, благодарный трепет, и радужная пыль отлетала от мокрой, упруго вздрагивающей листвы.
Девушка сидела под шелковицей и, глядя на ворота милиции, ждала своего возлюбленного.
На улице я изорвал свое заявление и бросил его в урну. Я едва успел на свой автобус. Всю дорогу я обдумывал свою будущую статью о козлотуре из Орехового Ключа. Мне казалось, что горечь потери часов внесет в мою статью тайный лиризм, и это в какой-то мере меня утешало.
Дома я решил сказать, что часы у меня украли в гостинице. Дядя, который, как я думал, давно забыл о подаренных часах, воспринял эту новость болезненно. Кстати говоря, он широко известен в нашем городе как один из лучших таксистов. Дня через два после моего приезда он прикатил к нам прямо с клиентами и стал расспрашивать, что и как.
– Мне дали номер с одним человеком, утром встаю, – ни человека, ни часов, – сказал я горестно.
– А как он выглядел? – спросил дядя, загораясь мстительным азартом.
– Когда я вошел, он спал, – сказал я.
– Дуралей, – сказал дядя, – во-первых, не спал, а притворялся, что спит. Ну а дальше?
– Утром встаю – ни человека, ни часов…
– Заладил, – перебил он меня нетерпеливо, – неужели не приметил, какой он был с виду?
– Он был укрыт одеялом, – сказал я твердо. Я боялся говорить ему что-нибудь определенное. Я боялся, что при его решительном характере он начнет мне привозить всех заподозренных клиентов, да еще прямо в редакцию.
– В такую жару укрылся с головой! – воскликнул дядя. – Умного человека уже одно это должно было насторожить. Часы где были?
– Часы лежали под подушкой, – сказал я твердо.
– Зачем? – сморщился он. – Не надо было снимать, они же небьющиеся.
А я и не снимал, чуть было не сказал я, но вовремя спохватился.
– А что сказала администрация? – не унимался дядя.
– Они сказали, что надо было отдать им на хранение, – ответил я, вспомнив инструкцию общественной бани.
Я думаю, он бы меня запутал своими вопросами, если бы пассажиры не подняли шум под нашими окнами. Они сначала гудели в клаксон, а потом стали стучать в окно.
– С попутным рейсом заеду и устрою им веселую жизнь! – пообещал он на ходу, выскакивая на улицу.
Он был так огорчен потерей, что я сначала подумал: не собирался ли он отобрать их у меня по истечении какого-то срока? Но потом я догадался, что потеря подарка вообще воспринимается подарившими как проявление неблагодарности. Когда нам что-нибудь
